Так в эту дверь еще не стучали. Громко, властно, без малейшей скидки на позднее время суток. Бах, бах. Потом еще раз: бах, бах, а потом уже без остановки, так, что дверь того гляди с петель слетит. Два пятнадцать ночи! То ли кулаком, то ли сапогом, то ли прикладом, а скорее всего и тем, и другим, и третьим одновременно. Отворяйте, иначе дверь вышибем! – шумели на лестнице.
Хозяин квартиры поднялся с кровати, включил свет, накинул на плечи халат и пошел открывать. Дверь, немного скрипнув – уж год как смазать просится, все некогда, то лекции, то студенты, то работы научные, диссертация опять же, а там же масло специальное, не растительным ведь, подумалось в который раз, – впустила в коридор четверых вооруженных мужчин.
– Вам кого?
– Скушинскасы?
Кивнул утвердительно.
– Значит вас!
Ответили на литовском; тот, что первым вошел – грубо, резко, как ладонью по столу, так что вздрогнуло внутри все. Местный, видно сразу, без акцента. Черные волосы, кудрявые, хмурый взгляд, лет тридцать. Остальные молчали, винтовки на плечах: мол, если что не так… Стрижки короткие, взор хмурый, уставшие, лица серые, одинаковые, безликие, встретишь где – не узнаешь, хоть наизусть учи.
Первый предъявил документы. Под тусклой лампой мелькнуло – Гинзбург. Арон. Начальник управления… что там… безопасности… по каким-то делам… каким? Ясно, что с полномочиями. Такие не ходят без полномочий. Особенно по ночам.
– Собирайтесь, – приказал человек с полномочиями. – Два часа у вас. Дольше ждать не будем, не положено.
Как – собираться? Куда? Зачем? За что, главное? Ночь на дворе. Много вопросов, спросонья и не сообразишь. А что в ответ? Через губу ответ, с неохотой. Переселение, объяснил военный. Переселение. Новое слово. Хотя где-то слышано уже. Переселение, словно выдохнул Гинзбург, не вы одни. Решение. Наверху принято. Сотни, сотни семей, а то и тысячи.
– За что? – спросила хозяйка, Алдуте, жена Казиса. Из-за полуоткрытой двери. Тоже вскочила, на плечах пуховый платок, зачем, не зима же, июнь, тепло на дворе.
Военный пожал плечами: мы люди служивые, знать не обязаны. Есть приказ. Не вы одни. Много семей, много.
Будто легче всем с того, что много.
– За что? – еще раз спросила она. – За что?
Добилась своего. Ответил. Неохотно, но четко.
– Вы – враги народа, – прокатилось по квартире, по коридору, ушло куда-то в зал, там отразилось от зеркального трюмо и затихло на кухне.
Тихо-тихо стало. Только в углу где-то заскреблась мышь. Так и не вывели, покачала Алдуте головой, а сколько травили, соседка вон дала яд, враз выведешь, обещала, а все нипочем.
– Враги? Какие враги? Какого народа? – спохватился Казис.
– Советского, – был ответ.
– Что мы сделали? – совсем было завелась Алдуте и осеклась на полуслове, посмотрев в пустые глаза, поняла вдруг, что спорить смысла нет, доказывать. Кому доказывать? Этим?.. И все же! А вдруг? И зачастила: – Я – преподаватель математики в школе, мой муж тоже преподаватель. Историю Литвы преподает, в университете. Очень хороший преподаватель, его любят студенты, он прекрасный рассказчик, автор многих книг. Знает все про нашу страну. Все-все. Вот диссертацию докторскую написал, скоро защита. Наверное, осенью уже…
– Осенью, – повторил за ней военный. – Осенью… – нахмурился, и на лоб резко набежали морщины. – Осенью и вы, и ваш муж уже и думать забудете про докторскую. И про историю. Могу поручиться. Потому что ее нет, вашей буржуазной истории! И буржуазной Литвы больше нет и не будет. Понятно? Есть Литовская Советская Социалистическая Республика. Советская и социалистическая. Литва уже год как добровольно присоединилась к Советскому Союзу. Подчеркиваю: добровольно. И всей вашей истории место на помойке. Вместе со специалистами. Чтобы не вредили, ясно? Не занимались своей вражеской деятельностью, особенно среди молодежи.
