Меня часто беспокоят странные сны. В этих снах я отрывками вижу сцены из своего далекого детства. Это не кошмары, это лишь моя забытая жизнь. Она время от времени напоминает мне, кто я такой и откуда я начал свой путь. Чернота. За окном не горит ни один фонарь, наверное их скоро должны зажечь. Я стою одетый в теплое пальто и смотрю в окно, но не вижу ничего кроме своего отражения. Мне жарко, я отвожу взгляд от окна, то на большие часы, то на других детей, которых забирают домой родители. Я снова поворачиваюсь к окну. В отражении по-прежнему чернота, я вижу себя и вижу других детей. Я пытаюсь найти различия между нами и не нахожу. Нам всем по пять лет и мы все нелепо одеты. Кто-то из нас одет в дорогие вещи, кто-то в дешевые вещи. Под вещами мы все одинаковые, одна плоть и одна кровь. У всех нас есть семьи, у кого-то более успешные, у кого-то менее успешные. Я смотрю и не вижу никаких различий, а они есть. Глядя в черноту зимнего вечера, я задаю лишь один по-настоящему важный вопрос, ответ на который буду искать всю свою жизнь.
– Чем я хуже?
Постепенно в отражении окна становится все меньше и меньше детей. Я остаюсь один. Я не замечаю этого, ведь я уже был один, даже когда рядом были другие дети. Проходит еще несколько долгих минут, прежде чем меня забирает пьяный отец. У него большой красный нос, большие черные глаза, разноцветный колючий шарф и черная шапка-ушанка. От него пахнет спиртом, табаком и морозом. Я сижу в санках, а он быстро везет меня к дому. Я смотрю по сторонам на проходящих мимо людей, на огни в окнах домов. Я слышу, что где-то взрываются петарды, и кто-то звонко смеется. Потом внезапно все это куда-то исчезает, и передо мной лишь огромное звездное небо. Снежинки падают мне на лицо и приятно жгут его. Я лежу на спине еще несколько минут, глядя в пустоту, прежде чем мою пропажу замечает отец. Вернувшись, он снова сажает меня в санки, и мы продолжаем катить к дому, где мать топит старую дровяную печку. Дома тепло, у печки стоит наша постиранная одежда. Словно вырезанная изо льда эта одежда холодная и твердая. Быстро раздевшись, я иду в свою комнату и ложусь на кровать. С кухни раздаются крики. Мать опять ругает отца. Я лежу в своей кровати, сжимая мягкую игрушку медведя «пухлика» и никак не могу понять, чем я хуже?
Мы часто играли на детской площадке рядом с болотом у красных пятиэтажных домов.
– Не хочу идти домой, меня мама опять будет заставлять лежать в ванной – возмутился один из мальчишек – опять будет разные соли сыпать, пенки, а я не хочу!
Я внимательно посмотрел на него. Он жил по соседству в квартире. Когда я не играл сам с собой во дворе частного дома, то приходил сюда, ведь здесь были и качели, и горка, и песочница.
– Ладно, я ушел, а то меня ругать будут – сказал мальчишка и на прощание махнул нам рукой.
Мы с другими ребятами продолжили играться на площадке, но я все равно косился в след уходящему мальчишке и думал, чем я хуже? Теплая ванная с морской солью и пенкой, о таком я даже и мечтать не мог. Для меня поход в ванную раз в год был словно праздник. Мы с мамой долго собирались, проверяя, все ли мы с собой взяли. Потом так же долго шли в другой район города, к железнодорожным путям, где жила подруга мамы. У нее была большая квартира и большая семья. В зале стоял цветной телевизор, по которому можно было посмотреть мультики. В этой квартире была ванная, из крана которой шла горячая вода. Лежа в ней и смотря на разноцветный потолок, я думал, почему у нас такого нет? Почему мы вынуждены носить воду домой из колонки, что находилась на соседней улице? Почему нам нужно греть воду в большой кастрюле, а затем аккуратно мыться стоя в тазу, посреди кухни? Почему если я захочу в туалет, то мне нужно идти на улицу или садиться на маленький горшок? Я не понимал всего этого, и так же не понимал, почему тому мальчишке с детской площадки так не нравилось купаться в ванной с пеной и морской солью.
