Осень 2117 года.
Планета Терра-6, наместничество Российской империи.
Сергей Вязьмитинов, 23 года.
…под утро я все-таки заснул.
Мне уже было наплевать на то, что холодно, и на то, что узкие деревянные рейки впиваются в мою тело, да и на ледяную сырь, исходившую от стены. Ничей храп не мешал мне. Даже нервное бульканье в желудке объявило безобеденный перерыв.
Наверное, я проспал целый час. Или два, Бог весть… Какое счастье! Правда, кончилось оно слишком быстро.
Разумеется, я знал, что в любой точке Ойкумены, где стоят войска Его Величества, гауптвахту будят в 6.00 по местному времени посредством звукового сигнала, каковой был мне до сих пор неизвестен, поскольку за всю прежнюю жизнь я ни разу не попадал на губу. Но этот душераздирающий дверной скрип, а также ответные вопли «твою мать!» и «какого хрена!» вряд ли могли им быть.
– Встать!
Нельзя сказать, чтобы мы выполнили команду с должным рвением.
– Смирно!
Четыре сонных офицера рефлекторно дернулись. Мы все еще спали, тело совершало необходимые действия без участия воли.
– Вольно.
Я скосил глаза на часы. Мерзавцы! Нам оставалось еще полчаса до подъема! Впрочем, армии без несправедливости не бывает. Конвоир пропустил начальника караула со знаками различия пехотного капитана. Вслед за ним вошел низенький плотный майор, круглолицый и сутуловатый. Ходил он как-то не по-армейски. Я хочу сказать, занятия строевой подготовкой майор давно и счастливо забыл. Его медвежья косолапь была на грани нарушения устава. Она вызывала неодобрительные взгляды пехотинцев. Так вышагивать может человек, решивший до дна вычерпать резервы военного вольномыслия. Как же он до майоров-то дослужился?
Нечто в его форме вызывало у меня тревогу. Что такое? Майор и майор… о! Шеврончик у него зелененький. Выходит, – коллега, погранвойска. Не по мою ли душу? Что за дело пограничнику до мичмана с большого артиллерийского корабля «Гренгам»? Или до двух похмельных ребят из бригады противокосмической обороны? В то время как я…
– Лейтенант Вязьмитинов.
Он произнес это столь тихо, а я столь мало хотел прогонять сон из глаз, ушей и мозга, что собственная фамилия не сразу дошла до тех мест, где отдыхало здравое мое разумение.
– Я…
Он подошел вплотную и глянул исподлобья – испытывающе, зло, – как смотрят на собачью кучку посреди кухни.
– Не боитесь всю жизнь свою проспать, голубчик?
Мне хотелось ответить ему попросту: «Дядя! Какое тебе дело до моей жизни? Пройдет час-другой, явится военюрист с конвойной командой и сопроводит меня в дисбат, на должность старшего оператора по чистке картофеля. А ты, Педагог Фомич, решил предварительно меня повоспитывать? Катился бы в жопу». Конечно, я ответил иначе:
– Никак нет, господин майор.
– Понравилось на нарах?
– Никак нет, господин майор.
Одни и те же слова можно произнести с разной интонацией. Вторую мою реплику он обязан был прочитать как мягкий вариант «катился бы»…
– Почему стрелял в воздух?
Я не нашелся, что ему сказать.
– Отвечать.
Он говорил негромко. Он проявлял армейскую вежливость, и он был в своем праве. Только я не знал ответа на его вопрос.
– Не желаю становиться подлецом, господин майор.
Пусть это не совсем правда, но я ведь и не обязан душу ему расстелить, как карту на столике. Кушай, майор. Кушай, что дают.
Он смотрел мне в глаза, я не отводил взгляд. Какого ляда! Смущения ему от меня не дождаться, чай не барышню из императорского пансиона благородных девиц рассматривает.
Майор повернулся ко мне спиной.
– Так. Я его забираю.
У начкара вытянулось лицо.
– Па-азвольте…
– Вот приказ.
Капитан с необыкновенным тщанием исследовал бумагу, отыскивая тайные изъяны. По всей видимости, бумага была составлена безупречно.
