Москва. Осень. Наши дни
Закончив дежурство в офисном центре «Престижный» на Фрунзенской набережной, Игорь Ледовских, охранник частного охранного предприятия «Центурион» сдал оружие и вышел на улицу.
Была осень, ползли низкие серые тучи, моросил дождь.
Вернувшись в Москву после первой чеченской компании, Игорь Ледовских застал жену с любовником, искалечил обоих, попал под следствие, в результате чего, чтобы откупиться при разводе, оставил родительскую квартиру жене, и остался в этом мире един как перст, если не считать деда по отцовской линии. Иван Авдеевич Ледовских, академик-монументалист сталинской эпохи, жил в огромной квартире-мастерской в Доме художников на Верхней Масловке.
В стране бушевал разгул дикого капитализма, Игорь мечтал начать собственное дело, но не мог из-за нехватки стартового капитала. Сначала он ходил к деду и по-хорошему просил дать бабла на раскрутку, но старик уверял, что денег нет, потому что никто его скульптуры больше не покупает. Так продай мастерскую, злился Игорь, все равно ты сейчас ничего уже не лепишь!
Но дед и думать о продаже не хотел. Так и чах над своей стремительно дорожающей недвижимостью, но внуку не выделял ни копейки. Пришлось возвращаться на службу. Игорь устроился в «Центурион», где получал скудную зарплату и со дня на день ждал кончины старца, которая должно было полностью переменить его вялотекущую судьбу.
Но Кощей все не умирал! Наступил его девяносто пятый день рождения, про сталинского академика вспомнили, о нем снимали телерепортажи, а старый пердун бодро отшучивался насчет молодой спутницы, с каковой стал появляться на фотографиях в желтой прессе.
Игорь всполошился и навел справки: престарелый «Казанова» действительно закрутил шашни с красавицей-медсестрой Изольдой Мартиросян, которая проработала у него месяц сиделкой, когда старик валялся с пневмонией. Изольда выходила-таки Кощея и тут же повела под венец. Конечно, это был лишний повод возненавидеть армян и вообще всех кавказцев, которых Игорь и так ненавидел всеми фибрами души после чеченской кампании.
Выживший из ума академик упорно не желал видеть, что за него выходят замуж только по расчету. Молодые с разницей в возрасте почти в семьдесят лет сыграли свадьбу и зажили в свое удовольствие. Более того, после медового месяца Иван Авдеевич позвонил Игорю и злорадно сообщил, что переделал завещание. «Я все свое состояние, нажитое непосильным трудом, завещал Изечке, хихикал он в трубку, думаешь, я не знаю, ты смерти моей хочешь! Шиш вам всем! Я еще долго буду жить, до-о-лго!»
Дед и внук не общались почти десять лет, как вдруг Изольда Тельмановна, она же Изя, она же брачная аферистка из солнечной Армении, позвонила, попросила приехать, сказала, что Иван Авдеевич очень плох, зовет попрощаться.
Дверь Игорю открыла Изольда Тельмановна. Армянка заметно пополнела, лицо ее расплылось, четче проступили усики на верхней губе.
– Иван Авдеевич работает и спит в мастерской, вы проходите, – сказала она и ушла в сторону кухни.
Высокий полутемный зал мастерской встретил знакомым запахом краски и сырой глины. Игорь огляделся в полумраке. Воспоминания нахлынули со всех сторон. Вот здесь он прятался под мокрым покрывалом статуи Жукова, там стоял его личный маленький мольберт, с антресолей еще свисали веревки, на которых он катался на качелях.
Дед лежал в дальнем углу мастерской, в закутке, отгороженном деревянными щитами. Оттуда доносился звук работающего телевизора. Игорь протиснулся в узкую щель и поморщился от ударившего в ноздри резкого запаха свежей краски.
Иван Авдеевич спал, укрытый одеялом до подбородка, наружу торчал лишь заострившийся нос да неряшливые пряди седых волос. На тумбочке в ногах кровати на полную громкость работал старенький телевизор. Шло ток-шоу Андрея Махалова «Выход есть!».
