Натянутая рутина
Абажур, сплетенный из тонких бамбуковых полос, бросал на их гостиную мягкий, медовый свет. Он словно обволакивал комнату, делая ее похожей на уютную пещеру, где можно было спрятаться от мира. За окном, в лабиринтах ночного города, уже давно зажглись фонари, и лишь редкие, словно заблудившиеся, отблески фар скользили по складкам тяжелых штор. Алексей, казалось, слился с креслом, но его поза выдавала внутреннее напряжение. Он сидел на самом краешке, словно опасаясь нарушить хрупкий баланс, который царил в комнате. Его пальцы то и дело перебирали друг друга, создавая негромкий, нервный шелест. Он неотрывно смотрел на паркетный пол, на котором еще прошлым летом они вместе, с шутками и смехом, укладывали доски. Тогда все казалось таким легким и простым, но сейчас, в этом тягостном молчании, он видел лишь дерево, покрытое пылью и тенями.
Напротив него, на просторном диване, устроилась Мария. Она поджала под себя ноги, обхватив колени руками, словно пытаясь защититься от чего-то невидимого. Ее взгляд был прикован к пламени свечи, что мерцала на каминной полке. Огонек то вспыхивал ярко, озаряя ее лицо теплым светом, то затухал, оставляя ее в полутени. Алексей ловил себя на мысли, что сейчас, в этом тусклом свете, она казалась особенно загадочной, словно персонаж из старинной картины, сотканной из тайн и недосказанностей. Между ними, словно невидимая стена, нависало молчание. Оно было таким густым и осязаемым, что казалось, его можно было потрогать руками, ощутить на языке, как привкус металла. Оно давило на них, как теплая, но слишком тяжелая ткань, сковывая каждое слово, каждый вздох.
Прошел почти год с тех пор, как они начали строить свою совместную жизнь. Целый год они делили друг с другом радости и печали, смех и слезы, мечты и разочарования. Но сегодня этот вечер отличался от всех предыдущих, словно в привычной мелодии появилась фальшивая нота, тревожащая слух. Словно между ними пролегла трещина, которую они упорно не замечали, и теперь она стала шире и глубже, грозя разорвать хрупкие нити их взаимоотношений. Ужин, как и всегда, прошел по заведенному сценарию: они приготовили свою любимую пасту с томатным соусом, обсудили несколько новостных заголовков, а потом, полулежа на диване, смотрели фильм, который видели уже, наверное, раз пять. Но за этой привычной рутиной, за знакомыми словами и действиями, пряталось что-то иное, что-то тревожное, что-то, что они оба чувствовали, но не решались озвучить.
Алексей откашлялся, пытаясь разрядить нависшую атмосферу. Он натянул на лицо подобие улыбки, хотя в глубине его глаз все еще таилась неловкость. Он выпрямился на кресле, словно это могло хоть как-то изменить ситуацию.
– Ну, что скажешь о фильме? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал легко и непринужденно, словно он не чувствует, как его собственное сердце колотится где-то в горле. – Все еще думаешь, что главный герой поступил правильно, бросив все ради этой эфемерной мечты?
Мария медленно оторвала свой взгляд от пламени свечи и повернулась к нему. Ее глаза, темные и глубокие, казались сейчас еще более выразительными. Отражаясь в них, огонек словно плясал, создавая на ее лице причудливые тени. Она помолчала несколько секунд, словно обдумывая его вопрос, прежде чем ответить.
– Знаешь, Лёш, – проговорила она задумчиво, и ее голос звучал немного приглушенно, – мне кажется, что мы часто смотрим на поступки других людей со своей колокольни, не пытаясь понять, что движет ими на самом деле. Мы судим, основываясь на своем опыте, своих представлениях о правильном и неправильном. Но ведь у каждого своя правда, свои мотивы и свои мечты. И кто мы такие, чтобы решать, что правильно, а что нет? Может, для него эта эфемерная мечта была всем, смыслом его жизни.
