Погожий полдень играл бликами на рябящейся поверхности мелкой реки. Гортанно квакнув, из-под ног коня вспрыгнула лягушка и скрылась в воде. Рысак, скосив выпуклый лиловый глаз, прянул назад, заржал, перебирая стройными ногами в невысокой траве.
Тихо засмеялась наездница, потрепала белую гриву:
– Что ты, дурашка, лягушки испугался?
Жеребец шумно фыркнул в ответ, поклацал зубами об удила.
– Проголодался? Потерпи – сейчас домой поедем. День-то сегодня чудный, – сказала она, вдыхая наполненный весною воздух, но отчего-то запахов не ощутила. Царапнули тоскливые мысли о Рейнгольде.
«Полно – слезами горю не поможешь», – подумала она и выпрямила спину.
Потянуло прохладным ветром. Он коснулся щеки, зашуршал голубым шелком платья для верховой езды.
«Погода меняется?»
Женщина оглянулась – западная часть неба набухала сыростью.
– Догулялась. Теперь успеть бы домой.
Чуть пришпоренный конь отчего-то встал на дыбы и рванул с места.
Ветер усиливался. Комья сырой земли летели из-под копыт на кружево юбок. Начал срываться неожиданно холодный дождь. Наталья подняла глаза, и зябко заныло в груди. Над головой темнели и клубились низкие и тяжелые грозовые глыбы.
Пугающе быстро мгла покрыла небо. Тяжелым камнепадом посыпались громовые раскаты. Дождь ледяными иглами колол глаза. Вдруг охватило необъяснимое чувство одиночества и страха – она одна, ничтожная и беззащитная, перед бездной бушующей стихии.
– Это всего лишь гроза. Обычная гроза, – шептала женщина и нещадно погоняла взмокшую и охрипшую лошадь. Но крыши города, исчезающие за пеленой дождя, не приближались. Они как будто уплывали вдаль.
Молнии рассекли темноту и зажгли ее ошметки, отраженные в нитях дождя. Конь взвился, понес, закусив удила. Побелевшие руки вцепились в повод. Только бы удержаться в мокром седле. Но огненная дуга, извиваясь и шипя, вонзилась в землю под копытами ошалевшего скакуна. Мелькнула белая грива, темное, кипящее небо, и с маху ударила в лицо чавкающая под помятой травой грязь.
Страх придал сил. Поднялась и побежала, точно не зная куда, ничего не видя сквозь заслон воды. Но что-то тяжелое ударило, бросило на топкую слякоть. И трясина потянула вниз. «Не может быть. Этого не может быть!» Старалась удержаться за траву, за текущую, плывущую жижу, ломая ногти, сдирая кожу, но увязала безнадежно. Последнее, на что хватило сил – набрав в грудь удушающе влажного воздуха, в тьму, в непроглядную стену ливня закричать:
– Помогите!
От собственного крика проснувшись, Наталья ощутила лицом мокрую подушку, а в пальцах – комки смятой простыни. Разлепила веки и зажмурилась – через зашторенное окно пробивались яркие лучи солнца. И где-то в кронах деревьев за окнами разносилась нехитрая песнь синицы: ци-ци-фе, ци-ци-фе…
«Сон!» – перевела дыхание, но мерзопакостная слякоть за грудиной осталась.
Дрожащими пальцами провела по скользкой от слез щеке. Пекло и пощипывало в носу.
– Что случилось, госпожа? – одновременно с шумом мягких шагов и распахиваемой двери раздался возглас служанки и всколыхнул душевную муть.
– Что? Ничего не случилось! Как ты смеешь входить ко мне без стука, мерзавка?! – получился не грозный хозяйский окрик, а вопль истерический.
– Но вы так кричали, ваша светлость.
– Пошла вон, дура.
Камеристка выпорхнула.
Слезы опять подкатились к горлу.
"Что ж так скверно-то? Ну, кошмар. Это же сон просто".
Из темных закоулков мысли еще не узнанное выползало нечто, тяжелое и давящее. Предзнание того, что нечто родом совсем не из сна, подступило к глазам за мгновение до…
