Ночь за окном. То самое время, когда в светлые июньские ночи, темнота всего лишь на пару часов накрывает город. Белая луна круглым блюдцем висит над многоквартирным домом, стоящим на небольшой возвышенности.
Она стоит перед окном и смотрит вдаль. На ней сетчатое боди-чулок, полностью закрывающее её миниатюрное тело. На голове берет с сеточкой, опускающейся на лицо. В руке бокал с красным вином. На тонкие руки одеты атласные перчатки. Чёрного цвета, они плотно обтягивают её руки до самых локтей. Она слегка поворачивает голову и говорит, – У тебя неплохой вид из окна. И хорошее вино.
Он стоит за её спиной. И любуется ею. Лицом, скрытым за тонкой сеточкой, хрупким телом в эластичном боди-чулке, оставляющем открытыми её маленькие ягодицы. Тем как она смотрит на горы, которые изломанной линией темнеют на горизонте. Его охватывает желание. Страсть. Он подходит к ней сзади и обнимает за талию. Она ставит бокал с вином на подоконник. Он прижимает её к себе. Крепко и грубо.
– Я хочу тебя, – говорит он.
Затем он опускается на колени и целует её белые ягодицы. Она ставит руки на подоконник и чуть шире раздвигает ноги. Чтобы ему было удобнее доставлять ей удовольствие. С его налитого кровью пениса на пол опускается тонкая и тягучая нить, блеснувшая в полусумраке. В окно на них смотрит луна…
– Что-то не то происходит в нашем Мире, – сказал он сам себе глядя в окно.
Каждый день он начинал с йоги. За те годы, что он практиковал – у него выработалась определённая программа упражнений. Она занимала от тридцати до шестидесяти минут.
Длительность утренней практики зависела от трех факторов. Первое – в рабочие дни он просыпался за час до того, как умывшись садился завтракать. Второе – в зависимости от времени года и своего физического состояния. Ведь согласно тем знаниям коими он обладал – весной и летом токи земли усиливались, а осенью и зимой приток энергии несколько ослабевал. И третье – в выходные, в дни отпуска или в те дни, когда он сидел дома без работы – продолжительность утренней практики увеличивалась.
Бывало такое, что он сокращал тренировку минут до пятнадцати. Как правило это происходило в те дни, когда его настроение куда-то исчезло, а жизнь казалась чем-то похожим на смытое в унитазе говно. К счастью, таких дней становилось всё меньше и меньше. И меньше…
В такие дни давящей унылости утренняя практика не удавалась. А одно из правил цигун гласило, что лучше не практиковать, когда у тебя нет должного настроя или когда ты болен.
Да, иногда такое случалось – когда он понимал, что сегодня можно не заниматься. Или сократить продолжительность тренинга до минимума. Тогда он смотрел в окно. Как сейчас. Я люблю окно – из окна виден день. А ночью видна ночь.
У него был не самый плохой вид из окна. Приличный кусок высокого неба и парочка районов его родного города, в котором он прожил сорок четыре года.
Непосредственно же перед его домом располагались два ряда старых хрущёвок, что уходили вниз – к центральной дороге. Эти хрущёвки выглядели серыми и унылыми. Обшарпанными и уставшими. И когда он смотрел на то, как прохожие идут по улице – его всегда охватывала какая-то необъяснимая тоска. И осознание бессмысленности его собственного существования.
