Был, кажется, новогодний банкет в большом новом ресторане, я в нем главным не был, но имел какое-то отношение, и смог в переполненном уже заказанными местами зале найти и согласовать два места, для себя и:
– Кра-ой Ольги, – почему-то вернувшейся, неизвестно каким образом первой любви.
Получалось, что история, с этого места пошла заново.
Одновременно со мной выбирал место Ларик – не знаю уже точно, как его звали в реальности – армянин, и получилось рядом – больше уже вообще мест не было.
Но когда пришел вечером – всё занято, и я не нашел, ни Ларика, где он нашел себе новое место, ни ее, Ольгу.
Я вышел на палубу – палубы нет. Но в глазах, к счастью, не помутилось.
Я спросил первого штурмана:
– Почему такая маленькая качка?
– Дак, рельсы, мил херц.
– Что значит, рельсы? – И добавил, мирно рявкнув: – Право, руля, лечь в развороте.
– Мил херц, мы еще не на конечной станции, где есть разворот, даже в обратную сторону.
– Всё, что мы можем сделать – это ускорить ход, – ответил машинист.
– Давай, давай, баскетболист, не морозь шкуру белому медведю!
– Боюсь давление превысить.
– Превышай.
– Впереди еще один парусник.
– Дави, я здесь никого не знаю.
– Спасибо за разрешение, но боюсь превысить.
– Давление? Превышай!
– Наши возможности, сэр.
– Почему?
– Мы идем ему навстречу.
– Я звал тебя и рад, что вижу!
– Вы недостаточно самонадеянны, чтобы предвидеть.
– Не могу же я, как командир этого соединения, быть полным ослом, как ты себе это представляешь?
– Выгляните в окно.
– Спасибо за предложение, но узнай, пожалуйста, какой сейчас ветер, северный?
– Нет.
– Какой?
– Кажется, уже поздно пить даже холодную воду из-под крана.
– Хорошо, завари мне кофе прямо из парового котла.
– У нас пробка сорвана, боюсь совсем вылетит.
Тем не менее, кофе в запасах было, и более того:
– Пить можно!
– Пенка?
– Спасибо, если надо, я сам плюну.
– Но у вас уже есть пенка.
– Что это значит, кто-то уже плюнул?
– Нет, наоборот, у этого кофе не должно быть пенки.
– Да? Я не знал, что ты потенциальная колдунья.
– Прости, но ты не заблудился? Ибо должен был сам знать, мы никогда не пьем крепкий кофе, а у слабого с пенкой напряженка.
– Так это растворимый?
– Вот, вот, о каком растворимом кофе может идти речь, если его не бывает.
– Не бывает? – спросил я.
– Нет.
– Ты из какой деревни приехала сюда?
– Ты почему называешь меня на Вы?
– А что, ты беглый каторжник?
– Выходит, мы совсем не понимаем друг друга, так как я решил, что не просто так, а Связной.
Я настолько запутался, что попал то ли к Белым, то ли к Немцам, что действительно:
– Забыл, делятся ли люди здесь на половых и бесполых, или эти мысли пришли ко мне с испуга, что перепутал координаты Земли и Альфы Центавра.
Но то, что он недоволен тем, что, что назвал ее она, говорит о каком-то несовпадении в наших позициях, расположенных фрагментарно вокруг этого, настоящего мира.
И вот так, чуть не запутался вокруг простого вопроса: всегда ли у кофе бывает его пенка? Теперь уж даже я сам, кажется, не знаю ответа, так как организм сам приспосабливается к действительности, в которую попал и прежде, чем болтать в следующий раз – надо тянуть время, или уж молчать по поводу таких тонкостей:
– Это хочу, а другое, простите, почти ненавижу.
И так и рявкнул ему – если он так хочет, чтобы его называли:
– Ничего нельзя никому доверить – всё надо делать самому, – и так поддал пару, что красно-белые колеса паровоза так крутанулись, что пропустили рельсы между собой в холостую.
И я вынужден был согласиться:
– Это не бриг, который, не хочет и не хочет лечь в развороте, а действительно, какое-то чудовище очень похожее на паровоз, который, я думаю, тоже не ожидал меня здесь встретить.
