Как одеться на собственные похороны?
Тяжелая задача.
Может, вот это синее платье с глубоким декольте? Или вот это
полупрозрачное бежевое? А что если вот это изумрудное с голой
спиной?
Или вот это черное с жемчугом на широких бретелях и разрезом
чуть выше колена, в котором восемь лет назад на Новый год я
потеряла голову? А, может, вот это голубое с пайетками, в котором
сошла с ума от любви на школьном выпускном?
Думаю, лучше все-таки новогоднее черное. Оно как раз закрывает
мою татуировку. Когда-то я выбирала этот наряд специально для
него... И мечтала, чтобы его с меня снял тоже он. Вот только в
итоге в ту новогоднюю ночь это платье я в слезах стащила с себя
сама.
В этот раз будет точно так же.
На моих похоронах очень людно. Все красивые, нарядные. Смех,
веселье, шампанское рекой. Группы девочек делают счастливые селфи,
группы мальчиков ищут, кого бы снять на эту ночь. Папа
постарался, пригласил человек 300. Он по-другому никогда не умел
устраивать мероприятия. Даже на похоронах родной дочери он намерен
провести парочку-другую переговоров по бизнесу.
Многочисленные гости замолкают, потому что в зал под
торжественную музыку выходят два моих палача. Их приветствуют
аплодисментами, а они идут и светятся счастьем.
Через пять минут они меня убьют.
Они становятся перед судьей — женщиной в летах — и с широкими
улыбками слушают, что она им говорит.
— Да, — отвечает первый палач.
— Да, — произносит второй.
Я опускаю свинцовые веки. Выстрел сделан прямо в сердце. Я
мертва. Вот только, к сожалению, внутри, а не снаружи.
Снаружи я сейчас должна улыбаться и хлопать в ладоши, как и все
остальные 300 человек. Изображать счастье и радость. А еще я должна
одной из первых подойти к своим палачам и поздравить их.
Я же, черт возьми, сестра жениха!
Уверенной походкой и с широкой улыбкой направляюсь к ним. Ловлю
на себе взгляд Максима через плечо какого-то друга, который его
сейчас обнимает. Он жадно скользит по мне глазами снизу вверх и
обратно. Мне кажется, я даже вижу, как Максим тяжело
сглатывает.
Подхожу к нему вплотную и заглядываю в карие глаза. Когда-то я в
них тонула. Желваки на его щеках дергаются, челюсть плотно
сцеплена. Я обвиваю его шею руками. Он шумно выдыхает и обнимает
меня за талию, притягивая к себе. Держит намного крепче и намного
ближе, чем полагается держать сестру.
— Поздравляю, братик. Желаю тебе счастья, — шепчу на ухо, а
затем едва ощутимо касаюсь губами его щеки.
От моего поцелуя он дергается и на мгновение притягивает к себе
еще ближе. Все это занимает секунды, поэтому окружающие нас
люди ничего не замечают. Но мы с Максимом замечаем.
— Спасибо, сестренка, — отвечает мне сквозь сжатые зубы и
пристально смотрит в глаза.
Я дарю ему еще одну широкую улыбку, освобождаюсь из его рук и
подхожу к невесте. Она смотрит с вызовом, чувствует во мне
соперницу. Правильно.
— Поздравляю, — говорю ей сахарным голоском и уничтожаю
взглядом.
— Спасибо, — зло цедит мне.
Я наклоняюсь к ней, слегка приобнимаю за плечи и произношу на
ухо.
— Ты выиграла эту битву. Но не войну.
А затем отстраняюсь и безмятежно смеюсь, как и подобает сестре
жениха в день свадьбы брата. Она нервно сглатывает, но ничего не
отвечает. Потому что в глубине своей души понимает, что я
права.
В ресторане все уже пьяные. Один тост сменяет другой, то и дело
кто-то выкрикивает «Горько!». Но я молчу.
— А теперь танец жениха и невесты! — Торжественно объявляет в
микрофон ведущий, и гости взрываются аплодисментами.
Максим с широкой улыбкой выводит в центр зала свою новоявленную
миссис Самойлову и начинает кружить в танце под какую-то песню.
Что-то шепчет ей на ухо, а она смеется. Потом он аккуратно целует
ее шею, проводит ладонью по спине, она устраивает свою голову у
него на груди.
