Если говорить про наследство, то это просто смешно. Здесь даже не о чем говорить. Хотя, по семейным преданиям, бабушка была из довольно зажиточной семьи. Были какие-то размытые разговоры о колье из двадцати четырех не мелких брильянтов, еще какие-то серьги с грушевидными камнями и даже сапфировый бант в виде брошки. Серьги, естественно, были проедены в войну, а колье бабушка (с легкостью, будучи вдовой с двумя маленькими детьми) просто отдала брату – у того было трое детей и неработающая жена. Бабушка решила, что там оно, видимо, нужнее. Почему-то брат колье взял, и было опущено то, что долгие годы он проработал на прииске в Магадане бухгалтером, а его жена отлично и не бесплатно обшивала узкий круг знакомых.
Что же касается сапфирового банта, то в чем-то беспечная бабушка его просто потеряла.
– Да Бог с ним, куда его надевать? – махала рукой бабушка. – Тебе-то что?
– Ничего себе, ты что, прикидываешься? – удивлялась я.
В общем, в наследство мне достался маленький и пузатый фарфоровый будда, сувенир времен нашей первой дружбы с Китаем, и старые бабушкины часы на потертом кожаном ремешке – но это уже после ее смерти. Ах нет, еще кузнецовское блюдо – блеклое, с небольшим сколом, совсем некрасивое, но туда мы с удовольствием укладываем заливное.
И еще несколько фотографий тех лет на плотном коричневом картоне – стоят две девочки, обе красавицы, бабушка и ее старшая сестра, в кружевных платьицах, шелковые ленточки на головах, кожаные туфельки с кнопкой. Детский взгляд абсолютно безмятежен. «Боже! – думала я. – Какое счастье, что они еще не знают, какие сюрпризы приготовили им судьба и эта страна».
Бабушка выскочила замуж в шестнадцать лет. Ей помогли в этом революция и всеобщая неразбериха. Иначе ее бы просватали и выдали замуж, как положено – с приданым, в хороший дом, и только после старшей сестры. И скорее всего прожила бы она свою жизнь спокойно, в достатке, нарожав благочестивому и набожному мужу пару-тройку ребятишек. Но ее родители растерялись – растеряешься тут. И решили, что молодой следователь из столицы вполне приличная партия. По тем временам. То, что у него не было дома, да что там дома – у него не было пары сменных штанов, – их не смущало. Хотя нет, наверняка смущало! А бабушке страстно хотелось убежать из маленького городка. В большую жизнь! Пусть уже с пузом, пусть с нелюбимым. Да что она понимала в шестнадцать лет? То, что муж нелюбимый, поняла быстро, а куда было деваться? Муж был человек суетливый, «вечно бьющийся за правду», а на деле – неуравновешенный кляузник. Бабушку, правда, обожал. Еще бы! Она была настоящая красавица: зеленоглазая, с длинными русыми волосами, прямым носом, пухлым ртом, с пышными формами – тогда еще понимали толк в женщинах.
Промаявшись несколько лет с нелюбимым, она наконец встретила свою единственную любовь. Но он был плотно женат. Правда, их это не смутило. Хотя кого и когда это смущало? Вот этот ее избранник был точно герой – красавец поляк с белыми кудрями и синими глазами, невысокий, ладный, просто античный герой.
В революцию – командир бронепоезда (хотя сейчас этим вряд ли можно гордиться, а тогда...). Правда, во все времена женщины любят героев, это потом история ставит точки над i. Страсти там, видимо, кипели нешуточные – сужу по обрывкам речей очевидцев и письму, сохранившемуся в старой клеенчатой сумке, где он объясняет ей, нетерпеливой, что надо еще подождать. Бабушка ждать не хотела, она и так ждала его слишком долго и все уводила его из той семьи, а он как-то не уводился. Видимо, измучив друг друга вконец, они сошлись. У них не было «годов счастья». У них случились только месяцы. Забрали его, когда их дочери было восемь месяцев, когда они наконец были вместе и спали, держа друг друга за руки, когда они стояли над кроваткой дочки, надо сказать, получившейся точной копией своего отца – голубоглазой ангелицей с нежными золотистыми кудрями. Забрали ночью – он отмахнулся: завтра вернусь. Не вернулся. Никогда. Ей было двадцать восемь. Сейчас я старше ее на двадцать лет. То есть мой сын почти ее ровесник. Она осталась одна с двумя детьми, в крошечной коммуналке, без определенной профессии. Но слава Богу – не посадили. Каким-то чудом – и в адской машине бывали сбои. Словом, обычная судьба тысяч женщин тех лет. Такая обычная и такая страшная! А дальше – работа в какой-то канцелярии, война, эвакуация, Татария – прополка свеклы на необъятном поле, четыре километра в один конец на работу в совхоз. Сын ушел на фронт, слава Богу, вернулся, правда, инвалидом, но встал на ноги и прожил достойную жизнь. А она – она всю жизнь прожила с дочкой, обожала ее, гордилась ею, любовалась, служила ей преданно до конца жизни. Тянула на себе большой дом, весь быт от стирки до магазинов и нашей с сестрой музыкальной школы. Сольфеджио, хор, специальность – все прошла вместе с нами.
