Глава 1. Шестое Чувство
Берлин. 2043 год. За окном операционной Медицинского центра "Нейрон" первые капли дождя чертили по умному стеклу призрачные, мерцающие росчерки – квантовые подписи на полотне ночи. Доктор Элиас Торн их не видел. Он чувствовал. Знакомое тянущее ощущение под левой лопаткой, тупая игла дисбаланса в меридиане селезенки. Его руки, испещренные паутиной сенсорных татуировок, дрогнули в такт пульсации больничных ламп – ритм, который он обычно отфильтровывал, но сегодня он бился в унисон с его собственным беспокойством. Не страх. Предчувствие. Как перед вскрытием неизвестного абсцесса. Пациентка №7 готова, доктор Торн. Голос ассистентки вырвал его из транса. В диагностической капсуле лежала фрау Мюллер. Женщина с безупречными анализами крови, сканами ПЭТ-КТ, МРТ – цифровым паспортом бессмысленного здоровья. И с болью. Болью, которую все эти сверкающие машины упорно, нагло отрицали. Болью, сводившей ее с ума. Торн подошел. Взгляд скользнул по идеальным графикам на мониторе, затем опустился на сжатое в гримасе страдания лицо. Он провел ладонью над её солнечным сплетением, не касаясь кожи. Расстояние в сантиметр. Хаотичный, рваный вихрь её энергии ударил в его сенсоры. Татуировки на руках вспыхнули бирюзовым узором – живой кардиограммой невидимой бури. Ваше тело кричит, фрау Мюллер, – его голос был низким, почти шепотом, но резал тишину операционной. На языке, который вы, возможно, разучились слышать. Но оно кричит. Он махнул рукой. В воздухе вспыхнула голограмма, простая, элегантная цепочка:
СТРЕСС > СПАЗМ ДИАФРАГМЫ > НАРУШЕНИЕ ЦИРКУЛЯЦИИ ЦИ > БОЛЬ В СПИНЕ.
Современная медицина видит конечную станцию, – Торн указал на график мышечных спазмов. – Но поезд остановился на этой. Его палец ткнул в мерцающее, искаженное пятно в аурическом поле пациентки, проецируемом над ней, энергетический эквивалент гниющей раны. Берлин-Митте, два дня назад. Квартира Анны Мюллер. Скрип пружин. Анна вскочила с кровати, сердце колотилось как птица в клетке. Опять этот сон. Холодный подвал. Грохот обрушений. Запах пыли, крови и чего-то неземного, сладковато-металлического. И шелест вакуума в ушах, складывающийся в слова: Потомство… выживет… инкубация.... Она схватилась за левый бок, где боль была острее всего. Не просто боль. Ощущение инородности. Как будто под кожей шевелится что-то чужое, холодное. Проклятый прадед, – прошипела она в темноту, стиснув зубы. – Что ты наделал? Что ты вложил в нас? Страх смешивался с яростью. Она была не человеком. Орудием. Контейнером для чего-то ужасного. И доктор Торн с его сенсорами почувствует ли он это? Увидит ли монстра внутри? Позже, в лаборатории под операционной, Торн демонстрировал стажерам. На экране пульсировал красно-черный вихрь, пожирающий свет. Вот невидимый виновник боли фрау Мюллер. Энергетическая вихревая дисфункция. Эквивалент третьей стадии воспаления, невидимый для обычных сенсоров. Один из стажеров, юноша с горящими глазами, спросил, как почувствовать это самому. Торн улыбнулся без веселья. Сожмите кулак. Сильно. Семь секунд. Лаборатория замерла. "Теперь – резко разожмите. Ладонью другой руки медленно ведите к поверхности кожи там, где был кулак. Зафиксируйте дистанцию, где почувствуете покалывание, тепловую волну… или сопротивление, как у магнита". Он наблюдал, как руки тянутся, лица сосредоточены. У восьмидесяти трех процентов первый сигнал возникает на четыре-шесть сантиметров. Если ничего… – он пожал плечами, – ваш биологический Wi-Fi отключен стрессом. Заглушен. Той ночью Торн остался один. Лаборатория погрузилась в темноту, нарушаемую лишь слабым свечением приборов. Перед зеркалом он вошел в состояние энергетического фокуса. Дыхание: четыре секунды вдох, семь – задержка, восемь – выдох. Цикл за циклом. Визуализация золотых нитей вдоль позвоночника. Мысленный зонд – от копчика, через каждый позвонок, к темени… Ледяной укол. Резкий, точный, в затылок. Торн вздрогнул, дыхание сбилось. В зеркале, в отражении пространства над его правой почкой, мерцало кроваво-красное пятно. Небольшое, но ядовито яркое на фоне спокойных голубых и зеленых тонов его ауры. Не может быть… Шепот сорвался с губ, сухих от внезапного, врачебного страха. Его пальцы уже набирали номер главного онкологического центра. Голос был ровным, профессиональным, но под кожей бежали мурашки. Микроаденома. Два миллиметра. Невидимая при плановом осмотре. Притаившаяся. Он сидел в кабинете, пытаясь осмыслить приговор собственной плоти, когда монитор взорвался экстренным сообщением:
