То, что впереди несколько часов адской мороки, Мартин понял сразу. И произошло это аккурат после того, как в три часа ночи его разбудил телефонный звонок. Отвратительно бодрый полицейский, уточнив, что имеет дело не с кем иным, как с Мартином Зиверсом, сообщил, что его мотоцикл был угнан, но в ходе успешной операции, проведенной героическими служителями закона, обнаружен и спасен, а коварный преступник, а точнее, преступница задержана.
Впрочем, когда Мартин прибыл в участок, выяснилось, что все геройство полицейских состояло в том, чтобы поднять с земли тяжелый байк, с которым угонщица не справилась на повороте. Ну и, конечно, скрутить ее саму — благо после падения та была изрядно дезориентирована.
Байк оказался лишь поцарапан — от серьезных повреждений уберегли мощные стальные дуги, которые Мартин установил еще три года назад. Как раз после того, как сам в дождик разложился на дороге и при этом повредил ногу, которую придавило махиной железного коня. А вот со злостной рецидивисткой-угонщицей (а именно так похитительницу и охарактеризовали Мартину в дежурке) возникли неожиданные проблемы. Хотя бы потому, что ею оказалась юная девочка-оборотень на вид лет семнадцати. Она тоже была жива-здорова и теперь сидела, вызывающе развалившись на стуле, и плевала на всех. В прямом смысле этого слова.
— Ах ты ж зараза! — в сердцах вызверился полицейский, оттирая с рукава очередной плевок и косясь на нагло лыбящуюся «рецидивистаку». — Ничего, сейчас дооформлю задержание и отправишься в обезьянник, Льельта. И вот обещаю: если там тебя опять начнут бить за твои выверты, я и пальцем не пошевелю!
— В смысле — бить? — не выдержал Мартин, косясь на угонщицу.
— Кулаками, — пояснила та и вновь осклабилась, демонстрируя чуть кривоватый передний зуб. — А потом ногами, если упаду. Ничего нового.
Девушка была юна и хороша собой: задорно курносый нос, свежие полноватые губы, живые глаза медового цвета. Общее впечатление не портил даже небольшой шрам на переносице…
Действительно, совсем молоденькая! И какая-то по-воробьиному задиристая… Отчаянно и наигранно задиристая…
Мартин, естественно, стал думать, чем подобное поведение может быть вызвано (причем в голову лезли самые скверные сценарии) и в итоге «попал», поняв, что испытывает по отношению к юной угонщице не справедливую злость, а острую жалость: и что эти глупые детишки со своей жизнью творят? Еще и полицейских зачем-то доводит, дурочка! А они ведь того гляди действительно окончательно обозлятся и на самом деле позволят сокамерницам отделать мелкую нахалку…
— Я не могу этого допустить! — категорически заявил Мартин, пригладил растрепанную бороду, чтобы придать себе максимально приличный вид, и полез в куртку за документами, тем самым открывая себе самому ворота прямиком в адские или, вернее, бюрократические чертоги.
Только через час с весомым гаком, после заполнения кучи бумаг, долгих задушевных бесед с полицейским начальством и прочего, прочего, прочего, святой отец Зиверс вырулил на своем счастливо обретенном мотоцикле с территории участка… И не один — у него за спиной, замогильно хохоча и нагло обхватив своего спасителя руками и длиннючими стройными ногами, сидела «злостная рецидивистка и угонщица», несовершеннолетняя волчица-оборотень Льельта Келлер…
— Отец-то ее, поди, еще не протрезвел, — вздыхая и отводя глаза, пояснил полицейский и ляпнул печать на пропуск. — До утра не добудишься, а совать эту засранку в камеру — так и правда потом только и делай, что драки разнимай. Такая, прости господи… хрен-брюле.
Мартин засмеялся на это забавное и совершенно неожиданное в устах здоровенного полицейского определение:
