– Плюнь в рожу всем тем, – говорил Виктор Иванович, – кто решил, что мы должны умереть. Засоли кабана, собери рюкзак, иди к Стене Памяти и плюнь на все самодовольные морды, пока их ещё не стёрло ветром и песком. Я бы многое отдал, чтобы помочиться на эту треклятую махину и проорать: «Ну что, ублюдки, теперь довольны? Наши города захватили крысы и тараканы, на постелях прорастают грибы, и птицы так загадили памятник президенту, что он стал на три головы выше! Цивилизация рухнула. Но человечество не мертво, нет! Я жив, моя семья жива. Я знаю ещё четыре семьи, и это только в нашем лесу! А вы на том свете хоть волосы на жопах рвите, человечество не мертво!»
Бабушка Ева хлопнула его по затылку, недовольно кривя узкий, почти безгубый рот.
– Твоим бы голосом да рыбу глушить… Сегодня живы, а завтра зелёные нас найдут. И всё. Пуф!
Она щёлкнула указательным пальцем по карточному домику, который старик строил всё утро.
– Никакой не пуф! – обиженно вскричал Гурий, с сожалением глядя, как рассыпаются карты.
– Ещё какой пуф, – возразила старушка. – Ты же не думаешь, что они позволят нам дожить свои дни? Разве что мы научимся питаться солнечным светом.
Виктор Иванович вздохнул, ставя на стол две карты ребром друг к другу.
– Когда-то человека ставили выше остальной природы… Теперь право на жизнь есть у всех тварей, кроме людей. Какая подлость! Нет, бабка, и не надейся: даже если мы будем получать пищу из ничего, зелёные всё равно посчитают, что мы мешаем хотя бы тем, что занимаем место. Не-е-е-ет, – он погрозил ей пальцем, – мы – опухолевые клетки, которые должны быть уничтожены. Безжалостно, без остатка, без шанса и без каких-либо прав.
Ева покачала головой и повернулась к Гурию.
– Так, малыш, поболтали и хватит. Позови девочек и идите соберите чего-нибудь. Пока тепло, нужно запасаться витаминами.
– Будто они могут что-то собирать, кроме маков и мухоморов, – проворчал мальчик, неохотно поднимаясь.
Он направился к кривой деревянной лестнице с покосившимися, но всё ещё прочно держащимися ступенями. На втором этаже было две комнаты: в одной жили Диана с Белкой, в другой Виктор Иванович. Он сам и бабушка Ева обитали на первом этаже. В этом были как минусы, так и плюсы: с одной стороны, летом внизу шастали полчища насекомых, а с наступлением холодов от земли шла жуткая сырость, но с другой, во время дождя и снега ничего не текло с потолка.
Гурий постучал в комнату.
– Отвянь, мелочь, – промычали оттуда.
– Не отвяну, – он толкнул дверь и вошёл внутрь. – Опять расслабляетесь?
Девушки лежали на большой двуспальной кровати, занимавшей половину помещения. Остальное пространство было заставлено разнообразными банками с помятыми боками и облезшими этикетками: из-под лаков, красок, каких-то химических веществ, которые ещё лет десять назад, во время последней вылазки в город, как рассказывал Виктор, были вынесены с заброшенного склада. На полу валялся многоразовый шприц, рядом стояла кастрюлька с остывающим кипятком.
Белка отвернулась к стене, накрывшись с головой изорванным и тысячу раз перештопанным одеялом, а Диана звездой раскинулась наискосок постели и не мигая глядела в потолок.
– Ты свои руки видела? – хмыкнул Гурий. – Колола в одно и то же место, что ли?
Диана медленно повернула к нему голову. Синяки под её глазами были едва ли не ярче, чем на локтевых сгибах.
– Чего припёрся? – еле шевеля губами, спросила она.
– Я за ягодами. Не пойдёте со мной?
Девушка показала ему средний палец.
– Ну, как хотите.
Спустившись вниз, Гурий взял пластмассовое ведро, бесчисленные трещины которого были скреплены клейкой лентой.
