Наши создатели не скрывают, зачем нас сотворили. Им нужны были развлечения, веселье, утехи. Для них это забава, для нас, обычных людей, – мучительная пытка. Но мы поклоняемся им, потому что альтернатива куда хуже. Они – наши боги, наши демоны, наши хозяева. В их холодных, отстранённых сердцах мы никогда не будем равными. Всё, что нам остаётся в этой жалкой жизни, – выбрать бога, которому мы будем поклоняться издалека, и молиться, чтобы никогда не встретиться с нашими создателями. Ибо нет участи страшнее, чем привлечь взгляд бога.
Если это случится, твоя история не закончится счастливо. Поэтому в нашем мире мы прячемся от тех, кому поклоняемся. Наше поклонение – это страх. В мире идолов света и тьмы мы, смертные, лишь пытаемся выжить.
Дарина
Сладкий запах карамели окутывал. Он шёл от платков ночных женщин, от языков пьяниц, облизывающих табак под фонарями, от воздуха, ласкавшего ноздри.
Мне здесь нравилось.
Любили облупленные дома, каждое – своего цвета. Нравились окрики ночных женщин, когда мы с Ведагором шагали по булыжной улице, переступая трещины.
Ведагор называл это «забытым районом» столицы, но местные звали «Потерянной площадью».
Забытая или потерянная, она тонула в разврате, но я чувствовала: здесь мой дом. Может, я – тёмный цветок, что расцветает в пороке.
Миле бы понравилось.
Я отогнала мысль.
Лошадей оставили у леса, дальше шли пешком. Я оглядывалась на дворец, мерцающий на холме. Мысли о Миле и Море терзали, не давая раствориться в аромате сикеры.
Хотелось вернуться за Милой, вырвать её из хватки Мора. Но она предала. Я должна смириться.
Жаль, поездка от родников заняла лишь два часа. Я бы дольше наслаждалась волнением площади.
До рассвета Ведагор повёл по улочке между лавками. Дети играли с палками, высекающими искры, гоняясь по кругу.
Шипение манило, как змей к заклинателю. Хотелось схватить палку и биться с детьми.
Я натянула капюшон, скрыв лицо. Ведагор тоже укрыл голову, его шуба сливалась с моим плащом, отбрасывая тени.
– Площадь так зовут не зря, – сказал он. – Здесь никто ничего не видит.
Я поняла, когда мы остановились у хлипкой двери. Ведагор постучал трижды, с долгими паузами.
Беззубый старик приоткрыл дверь. Запах мяса дразнил голодный желудок.
Ведагор сунул ему бумагу.
– Заблудились.
Я прищурилась. На купюре – лицо Мора. Деньги. Хорошие деньги.
В Асии я слышала о бумажных купюрах, но не видела. Конечно, на них Мор!
Старик выхватил бумагу. Ведагор казался утончённым рядом с ним. Старик кашлянул, глядя на наши ботинки, и пнул дверь.
– Заходите, – прохрипел он. – Тепло выпускаете.
Ведагор вошёл первым. Я – за ним, с лёгкой улыбкой. Не думала, что он даст чувство безопасности.
Внутри пахло затхлостью, одеялами и грязью. Я обошла пятно на дорожке, тянувшейся к шаткой лестнице.
Сердце ёкнуло.
Старик указал наверх.
– Комната четыре.
Ведагор прошёл мимо, мех шубы выглядел нелепо в этой дыре. Не бордель, но я бы предпочла кровати госпожи Лучезары на Муксалме.
Я спешила за Ведагором, как за компасом. Его ухмылка не осталась незамеченной.
Лестница скрипела под шагами. На площадке было темнее ночи. Я сдерживала порыв вцепиться в его шубу.
