1. Мефодий
Мефодий строил свою жизнь, исходя из обстоятельств, сложившихся вокруг, когда он начинал её строить. Но обстоятельства поменялись, а Мефодий с каким-то непонятным упрямством этого не замечал.
В итоге получилось, что получилось.
Или – ещё можно сказать и так – Мефодий, вообще, не строил свою жизнь, жил под влиянием каких-то сложных импульсов и желаний, идущих непонятно откуда-то, а когда пришла пора всё осмыслить и даже переосмыслить – переосмыслил, глубоко переосмыслил, и не изменил своего поведения.
Мефодию всегда снились странные сны. Ему снилось, что предметы меняют свои размеры, вырастают, устремляются куда-то ввысь, не остается ничего устойчивого, все неустойчиво, становится страшно и жутко, тело тяжелеет, и под ним распахивается пропасть. Мефодий начинал бредить, вставал и ходил по комнатам, его останавливали, что-то шептали, но он ничего не видел и не понимал, глаза его были распахнуты в другой мир, непостижимый и потому страшный.
– Почему они растут? Почему они были меньше меня, а теперь в сотни, миллионы!.. миллиарды раз больше?! Я теряю их из поля своего видения!..
Ему достаточно сделать неловкое движение, неосторожный жест и он погиб. Близкие это видят и зовут доктора. Его вновь укладывают на кровать, шепчут что-то непонятное, абсурдное – они его не понимают!.. – но мелодия шёпота успокаивает.
Мефодий закрывает глаза, а близкие вместе с доктором продолжают стоять рядом и разговаривать. То ли у них нет другого места, чтобы поговорить, то ли им специально необходимо находиться рядом, но только разговаривают они всегда почему-то о нём, разговаривают так, словно его тут нет. Правда, разговор идёт чуть тише обычного. Но он их не слушает. Он лежит с закрытыми глазами и пытается понять, почему вдруг эта комната начинает расти, почему люди и их голоса отдаляются, и, тем не менее, их по-прежнему слышно. Где-то в глубине сознания Мефодий понимает, стоит ему открыть глаза и сесть на кровать, и всё вновь вернется к своим прежним размерам, – даже можно будет дотянуться до говорящих рукой, – и ощущение представления прежних размеров успокаивает.
Иногда делаются непонятные инъекции, тоже без участия Мефодия, даже без его разрешения, все уверены в своей правоте, в правоте своих действий, мнение Мефодия никого не интересует. Но Мефодию и это безразлично, главное – попытаться понять, удержать в своём сознании ускользающий смысл. Наматывание, наматывание мыслей, а в стороне непрекращающийся шёпот. И снова всё начинается заново, – что-то понятно, но что-то уже потеряно. С каждым новым пониманием происходят потери, неизбежные, иногда страшные, – их невозможно вернуть, – и ничего невозможно вернуть, нужно двигаться дальше, сзади надвигающийся хаос. Это как игра, когда позади всё рушится. Найти и удержать в сознании ускользающий смысл, найти и удержать. Если есть время, значит, дают ещё шанс, возможно, и не один.
«Я настоящий – это то, что я хочу, что я могу, знаю, чувствую и… имею. Но мне бы хотелось знать, что хочешь, можешь, знаешь, чувствуешь и имеешь ты. Ведь ты – это тоже я. Ведь мы же знаем друг друга, или скоро узнаем.
И чем лучше узнаем, тем адекватнее будут наши поступки по отношению друг к другу.
Это кто?.. Это что, чип?
Чип.
Это кто сказал про чип?»
И вновь игра, хаос, смешки и инъекции. И вновь идентификация себя, потом уже всего остального, если успеется и удастся. И надо совершать поступки, все ждут твои поступки. И вновь сны, меняющие реальность. Организм в благодарность за то, что мы, засыпая, отдаём ему своё тело для восстановительных и иных работ, дарит нам чудесные сны. Или не чудесные. Случаются и авралы.
