– Куда я попала? – спрашиваю на английском миловидную брюнетку.
Она окидывает меня внимательным взглядом. Даже неловко становится, и я поправляю свою одежду. Нечто среднее между длинной туникой и тогой, только слишком уж ткань неплотная, и кажется, будто со стороны можно увидеть, что под ней ничего нет.
Брюнетка смотрит на меня как на идиотку. Хотя я ее не виню. Вопрос и правда немного странный. Но мне жизненно важно знать на него ответ.
– В гребаную пустыню, – внезапно отвечает на русском.
Я с облегчением выдыхаю, и мой взгляд падает на высокую смуглую девушку, недружелюбно косящуюся на меня. У нее немного раскосые глаза и черные, как смоль, волосы.
– Это я знаю, – продолжаю диалог. – Но что это за место?
– Арена, с которой ты вряд ли выйдешь живой, – отвечает брюнетка, а смуглая девушка криво усмехается.
– Что… Что все это значит? – переспрашиваю у брюнетки.
– Тебя как зовут? – спрашивает она.
– Маша, – отвечаю слегка дрожащим голосом.
– Я Алина, – представляется она.
– Очень приятно.
– Да уж, – кривит пухлые губы моя новая знакомая.
– Так что это за арена? – спрашиваю, невольно сжимаясь.
– Если коротко, за теми дверями, – она указывает на тяжелую деревянную дверь, возле которой стоят два амбала в белой одежде, – находится арена. Почти такая, на каких бились гладиаторы. Теперь на этой арене умрем все мы.
– Как умрем? – Я в шоке приоткрываю рот.
– Жестокой, мучительной смертью, – растягивая слова, отвечает Алина. – Вокруг арены стоят трибуны. На них сидят зажравшиеся толстосумы. Знаешь, чего жаждут люди, которым доступно абсолютно все? – спрашивает она и слегка прищуривается. Я пораженно качаю головой. – Крови, – произносит с отвращением, и я чувствую, как внутренности сковывает холодом. – Они делают ставки, – продолжает Алина. – Тебе в руки дадут дубину и выгонят на арену. Туда же выпустят диких животных. Ублюдки на трибунах будут делать ставки, кто выживет: ты или зверь.
– Это же бесчеловечно, – выдыхаю пораженно. – И противозаконно.
– Ты здесь по собственной воле? – хмыкает Алина.
– Конечно, нет! – восклицаю и слышу ухмылку смуглой девушки.
– Ну так вот похитили тебя тоже не по закону, – напоминает Алина. – Здесь, в пустыне, закон только один – выживает сильнейший.
Оглядываюсь в большой комнате. В ней около двадцати девушек. Все в такой же, как у меня, одежде. Все напуганы и стараются слиться со стенами из темного камня и растерянно озираются по сторонам.
– Но как же нам сражаться с дикими животными при помощи дубины? – в ужасе спрашиваю я, возвращая взгляд к Алине.
– Это не их проблема, – отзывается она.
– А, может, есть какая-то возможность сбежать отсюда? – спрашиваю, сама не до конца веря в то, что существует хоть малейший шанс избежать страшной участи.
– Сбежать – нет, – Алина качает головой. – Но если тебя заприметит кто-то из сидящих на трибунах, он может забрать тебя с арены. Например, в свой гарем. Или чтобы продать в рабство. Ну, или пустить на органы.
Каждая из озвученных перспектив заставляет внутренности покрываться коркой льда, а кровь в жилах стынуть.
– А других возможностей нет? – спрашиваю я.
– Не будь наивной, Маша, – произносит Алина, брезгливо кривя губы. – Если бы они были, то здесь не осталось бы ни одной девушки. А этим уродам нужны развлечения.
– И кровь, – шепчу дрожащими губами.
– И кровь, – подтверждает Алина. – Ты как вообще тут оказалась? – спрашивает она.
– Меня похитили. Я приехала на сафари в пустыне, но меня схватили, засунули в машину, надели мешок на голову и привезли сюда.
– Да я не про арену. Как ты оказалась одна в этой стране? Или ты приехала с кем-то?
– Нет, – качаю головой. – Я приехала одна. Разве другие туристки так не делают?
