Молния разделила сизый горизонт рваной серебряной чертой.
Следом за ней чудовищным рыком небо напомнило земле о своей извечной тоске, и потоком хлынули его слёзы.
– Сворачиваем с дороги! – прокричал Илья. – Быстрее!
– А я не боюсь, бать. Я пуганый. Мы с Ерёмкой в грозу и в салки играли.
– О душе подумай лучше. Грех это – посреди дороги в грозу стоять!
Сокольник долго думал о душе, глядя на широкую спину отца, надёжно защищённую пластинчатым доспехом. Илья скакал почему-то под дальнюю берёзу, хотя сосновый бор по правую сторону был и ближе, и надёжнее.
Опять стариковские приметы, наверное.
– Зря ты, сын, народную мудрость не слушаешь, – конечно же, сделал выговор Илья, едва Сокольник, наслаждаясь бодрящими ледяными каплями, появился возле заветной берёзки. – Молодой ещё! Надеешься, будто далеко от тебя смертушка? А она вон, гляди, – отец указал на место, куда ударила молния, – рядом гуляет.
– Спасибо за науку, бать, но я, видишь, целёхонький хожу до сих пор. И без твоей науки как-то прожил до двадцати годков.
– Так оно, может, Бог тебя и уберегал, чтоб ты со мной повстречался.
– А ведь может и так, – по-доброму улыбнулся Сокольник. – Может и так…
Илья присматривался к умному лицу сына, пытаясь найти в его чертах покорность. Только не было её и в помине. Сокольник соглашался, будто пересиливая себя.
Что ж… Кого в том винить?
Сам Илья ничего не знал про сына – Златыгорка и весточки не посылала, и сама в стольный Киев-град ни разу не наведывалась. Значит, не нужен был ей муж и помощник?
А Сокольнику отец разве не нужен? О нём она подумала?
Да… Сложный разговор будет, когда приедут они в Пестобродье. Сложный и постыдный…
Ведь сколько лет назад это было… Упомянул Сокольник, что до двадцати уже дожил. Значит, вон оно как времечко утекло. А будто вчера было… Всего три месяца гостил у Златыгорки Илья. Славно они пожили: вместе поганых били, повадившихся скот воровать, вместе почести, злато и ложе делили. А потом он на службу уехал – князь Владимир, молодой ещё в те годы, гонца за ним прислал.
– Закончилась гроза, бать, – весело подмигнув, сказал Сокольник, отряхиваясь от насевших на кольчугу капель, будто пёс после купания. – Ехать пора. Тут до Пестобродья рукой подать.
– Думаешь, рада мне будет Златыгорка? Я ж не навещал…
– Рада, бать, ещё как рада! – Сокольник снял шишак, чтобы последние капли угасавшего ливня освежили голову. – Она с самого детства о тебе твердит. Какой ты сильный, смелый… да добрый. Вот я и захотел это проверить, понимаешь?
– Понял уже, – усмехнулся Илья, потирая правое плечо. – Не будем угли в холодной печи ворошить. Поехали, чего время терять. Гроза ж кончилась.
Они поворотили коней и вернулись на тропу.
Молния сверкнула где-то вдалеке. Гроза уходила устрашать карой небесной других тварей земных.
***
Граяли вороны в тяжёлом сумраке, сковавшем осенний день до будущего рассвета.
Далёкий огонёк то пропадал, то появлялся вновь.
– Там Пестобродье, – махнул рукой Сокольник. – Узнаёшь хоть места?
– В темноте все кошки серые. Добраться бы поскорее да на боковую.
– Устал, бать? – пряча улыбку за ширмой ночи, юный богатырь пришпорил коня. – Остановимся?
– Нет, не надо. После отдыха ещё хуже станет – и кони, и спина моя ехать дальше откажутся, – стараясь казаться бодрым, ответил Илья. А ведь и не такие переходы совершал он за долгие годы службы у князя Владимира. Но возраст… Что тут скажешь? Да и прошлое меткой стрелой бьёт по телу – всю ж молодость, как прикованный, на печи лежал.
Огонёк приближался. Вскоре стали видны первые загоны, заброшенные, обветшалые.
– Сова, что ли? – Сокольник смотрел на два светящихся кругляша меньше монеты с правой стороны от дороги.
