Не всех запятнала кровь. Его недвижное тело лежало на холодном мраморе, а со скамей падали красные капли. Те, кто уходил, оглянулись минимум по разу, не в силах поверить, что тиран уже не поднимется. Цезарь боролся, но они взяли его и числом, и решимостью.
Они не увидели его лица. В последние моменты своей жизни правитель Рима схватил полы своей тоги и покрыл ими голову, когда они схватили его и пустили в ход кинжалы. Белизну одежд разукрасили пятна от ран. Когда он покачнулся и упал на бок, желудок его опорожнился. И теперь по театру расползалась вонь. Убитый ими окончательно лишился достоинства.
Больше двадцати человек участвовали в убийстве, некоторые до сих пор тяжело дышали. В два раза больше людей замерли вокруг: те, кто не обнажил кинжала, но стоял и наблюдал, пальцем не шевельнув, чтобы защитить Цезаря. Убийцы еще не пришли в себя и чувствовали теплую кровь на коже. Многие из них служили в армии. Многие и прежде видели смерть, но в чужих странах и экзотических городах. Не в Риме, не здесь.
Марк Брут прикоснулся лезвием к обеим ладоням, оставив красные следы. Децим Юний[1] увидел, как он это сделал, и немного помедлив с выражением благоговейного трепета на лице, тоже окрасил свои ладони свежей кровью. С тем же благоговением остальные последовали их примеру. Брут уверил их, что они не должны испытывать чувства вины. Он сказал им, что они спасли народ от тирана. Следуя за ним, они направились к яркому свету, вливающемуся в распахнутую дверь.
Марк Брут глубоко вдохнул, когда они подошли к двери и оказались на солнечном свету. Он остановился на пороге, впитывая в себя тепло. Только он в этот день оделся, как солдат: доспехи, гладий у бедра… Хотя возраст Брута приближался к шестидесяти годам, его голые загорелые ноги оставались сильными и крепко стояли на земле. Глаза блестели от слез, и он чувствовал, будто годы ушли вместе с боевыми шрамами, и теперь он вновь молод.
Он слышал, как мужчины в тогах собираются за его спиной. Подошел старый Гай Кассий Лонгин и легонько коснулся его плеча, чтобы успокоить или поддержать. Марк Брут не обернулся. Он смотрел на солнце.
– Теперь мы можем чтить его, – проговорил он, похоже, обращаясь к самому себе. – Теперь мы можем завалить его память почестями, пока они не раздавят ее.
Кассий услышал, вздохнул, и его вздох этот не улучшил настроения его сообщника.
– Сенат ждет новостей, друг мой, – пробормотал Гай Кассий. – Давай оставим старый мир в этом месте.
Брут посмотрел на него, и худощавый сенатор чуть ли не отпрянул от увиденного в его взгляде. Все вокруг застыло, и за их спинами не раздавалось ни звука. Несмотря на то что все эти люди только что совершили убийство, каждый из них лишь теперь ощутил страх перед городом, в котором они находились. Их понесло, как несет листья, сорванные порывом ветра, они просто пошли за сильными. Теперь реальность вернулась, и сквозь пляшущие на свету золотые пылинки проступал Рим. Брут вышел на освещенную яркими лучами солнца улицу, и все остальные двинулись следом.
