Пол под ногами вздрогнул, будто вздохнул. Стены начали осыпаться – не с треском, не с грохотом, а словно крошились, как песочный торт. Медленно, но неумолимо. Штукатурка и бетон падали слоями, точно кто-то огромной ложкой срезал поверхность. Я замерла. Все тело застыло. Ни крикнуть, ни отпрянуть. Просто стояла в оцепенении, не в силах отвести взгляда от неба за окном.
Небо… разломилось.
С треском, с давлением в ушах, с вибрацией в грудной клетке – как будто сама реальность дала трещину. Разлом пронзил небеса прямо напротив нашего здания, на расстоянии каких-то шести метров.
И из него открылось… другое…
Другое небо – пурпурное, чужое, переливчатое. Где-то вдалеке сияло огромное светило – в пять раз больше солнца, но не ослепляло. Его лиловый свет мягко разливался по воздуху, как жидкий металл. Он зачаровывал, парализовал. Из этого разлома начали вырываться существа.
Они были пугающе высокими, гибкими, с длинными волосами, лица – вытянутые, как у хищных птиц. Одежды – доспехи или мантии, что-то органичное, будто растущее прямо на них. Они стояли на досках, которые парили в воздухе. «Эльфы?..» – пронеслось в голове. Не те, сказочные, а древние, чужие, первобытные, невероятно холодная красота. «Все фильмы снимали с натуры», – странная, почти хихикающая мысль вдруг скользнула в сознании и отрезвила. Я моргнула – и пришла в себя.
Перевела взгляд вниз. Среди завалов, оставленных землетрясением – лежал мой новый начальник. Без движения. Я стояла, не в силах оторвать глаз. Со стороны казалось, будто он просто уснул в неудобной позе – раскинувшись на полу, с вытянутой рукой и чуть приоткрытым ртом. Но что-то в этой позе было слишком… окончательным. Никакой агонии, ни боли на лице. Лишь пустота. И эти глаза. Потухшие. Стеклянные. В них все еще отражался пульсирующий свет разлома. Пурпурные и лиловые всполохи разрезали тени на его лице, скользили по скуле, оставляя иллюзию движения – как будто он вот-вот моргнет, очнется, скажет что-то. Но нет.
Я смотрела – и не могла дышать. Грудь сдавило, как будто меня тоже прижало к земле. Окружающее пространство будто замедлилось. Звуки приглушились, даже треск уцелевших конструкций вдалеке звучал так, словно я под водой. Воздух стал гуще, словно в нем растворили что-то чуждое – острое, металлическое, с примесью пепла. Я почувствовала, как по спине скатилась тонкая струйка пота. Под ногами продолжала вибрировать земля – не резко, а ровно, почти ритмично, как дыхание чего-то огромного.
Я сделала шаг вперед – медленно, с усилием, как будто двигалась против вязкого потока. В груди отозвался тупой страх: если подойду ближе, что-то изменится. И все же… тянуло. Как магнитом к краю.
Моя жизнь мало чем отличалась от тысяч других, затерянных в сером лабиринте будней. Трудное детство, словно терновый венок, впивалось в сердце острыми колючками: отчужденность в отношениях с родителями, болезненные столкновения с суровой реальностью, разочарование в тех, кто должен был быть опорой. Я с завистью наблюдала за ровесниками, чьи семьи, казалось, купались в теплом свете настоящего счастья. Их беззаботный смех звучал для меня как напоминание о том, что есть миры, где отец не прячется в бутылке, а мать не утопает в истерике.
Для моего детского восприятия счастье выглядело удивительно просто: отец, который возвращается домой с доброй улыбкой, а не с мутным взглядом, полным гнева; мать, чьи объятия пахнут теплом и заботой, а не горечью бессонных ночей; холодильник, в котором всегда есть еда, а не пустота, зловеще зияющая за потрескавшимися полками.
Подростковые годы принесли с собой новый виток испытаний. Сверстники, словно стайка хищных птиц, безжалостно клевали мою уязвимость. Их колкие слова оставляли незримые, но глубокие шрамы. Я пряталась от этой боли, возводя вокруг себя невидимые стены. В моем мире было уютно и тихо, но этот островок безопасности постепенно превращался в темницу. Я грезила о доброте, о любви, которых мне так не хватало. Иллюзии становились моими верными спутниками, унося туда, где можно было вздохнуть полной грудью, не опасаясь удара.
