Дождь стучал по куполу Центрального парка, превращая мир за прозрачным куполом в серо-зелёное марево. Алекс стоял у витрины кафе, не видя ни кофе, ни пешеходов. Внутри него бушевал шторм.
Снова. Запах. Сирень. Терпкий, сладковатый, навязчивый. Он не видел кустов – их здесь не было, в этом ультрасовременном квартале. Но запах был реален, как удар тока.
Он закрыл глаза, и парк растворился. Вместо него – деревянная веранда, увитая теми самыми сиреневыми гроздьями. Солнце припекало спину сквозь тонкую хлопковую блузку. Она была счастлива. В руке – глиняная кружка с тёплым парным молоком, вкус которого он, Алекс, ненавидел. Но сейчас он ощущал его бархатистую сладость на языке. И чувство… абсолютного, безмятежного покоя. Чувство, которого у него никогда не было.
“Нет!” – мысленный крик разорвал видение. Он судорожно вдохнул воздух, пахнущий озоном и рециркулированным кислородом. Отчаяние сжало горло. Это были не его воспоминания. Это был мусор, навязанный ему программой «Эхо». «Подари себе вторую жизнь!» – кричала реклама корпорации «Хронос». Они предлагали не просто воспоминания, а ‘полный сенсорный и эмоциональный опыт” незнакомца, ушедшего из жизни. Богатый опыт для скучающих миллионеров, любопытных ученых… и отчаявшихся, вроде него. Он заплатил последние кредиты за «пакет воспоминаний» некого человека из далёкого, «экологически чистого» прошлого, надеясь обрести покой, утраченный в своей серой, технологичной реальности.
Ошибка. Ужасающая ошибка. Вместо покоя он получил навязчивые, яркие, как голограмма, фрагменты чужой жизни. Пение птиц, которых никогда не слышал. Тепло домашнего очага, которого у него не было. И сирень. Всегда сирень. И самое страшное – чувства незнакомой женщины. Её любовь к мужу, которого Алекс видел лишь смутным силуэтом в воспоминаниях. Её материнскую нежность к ребенку, чьего лица он не различал. Эти чувства обжигали его изнутри, как чужие, слишком тесные одежды. Он не хотел их! Они мешали ему жить своей жизнью, делали её фальшивой, как дешёвый голо-фильм.
Он стал одержим. Кто она? Где её мир? Он рылся в архивах «Хроноса», используя сомнительные связи и ещё более сомнительные программы. Он искал по сенсорным маркерам: координаты (приблизительные, по ландшафту в воспоминаниях), даты (ориентируясь на технологии в обрывках видений), имя – Лина. Месяцы безумия, слежки за сотрудниками корпорации, взломов периферийных серверов. Он жил на стимуляторах и обрывках сна, где его преследовали поля пшеницы и запах свежеиспеченного хлеба – ещё один привет от Лины.
И вот он здесь. Заброшенный «зеленый» сектор на окраине мегаполиса, где когда-то пытались воссоздать природу. Дом был точной копией того, что являлось ему в «эхо-вспышках». Деревянный, потемневший от времени, с той самой верандой. И сирень… Боже, сирень цвела буйно, заполняя воздух тем самым терпким, сладким ароматом кошмара.
Его руки дрожали, когда он постучал. Внутри послышались шаги. Дверь открылась.
Женщина. Лет семидесяти, может, больше. Лицо, изрезанное морщинами, но глаза… Глаза были те самые. Из его видений. Глубокие, серые, как дождевые тучи. Лина. Настоящая. Живая.
– Да? – ее голос был хрипловатым, но узнаваемым. Тембр, который звучал в его голове, когда она пела колыбельную.
Алекс потерял дар речи. Весь его гнев, отчаяние, года мучений – всё смешалось в клубок, застрявший в горле. Он видел, как её взгляд скользнул по его лицу, по его одежде – чуждой для этого места. И в её глазах не было узнавания. Только настороженность.
– Я… я Алекс, – выдавил он. – Мне… мне передали ваши воспоминания. Через «Эхо».
Мгновение тишины. Шум ветра в сирени казался оглушительным. Потом её лицо исказилось. Не гневом. Не страхом. Бесконечной, всепоглощающей скорбью. Она схватилась за косяк, будто её ударили.
