Я очень люблю Новый год, это идет от моей мамы, Татьяны Владимировны Сергеевой. До сих пор помню тот вечер, когда мне было лет пять, а она приехала поздно вечером с ворохом серебряной бумаги от чая и елочными флажками. Мы сидели в темноте, и рассматривали это богатство. Флажки были необыкновенные, и почти каждый рисунок я запомнила, и сейчас могу воспроизвести в памяти все цвета, оттенки и сюжеты. До сих пор хранится у нас дедушкина «вертушка» – приспособление для вращения ёлки, которую дед Владимир Кузьмич Переломов, собрал сам. И она до сих пор крутит ёлку, хотя дедушки давно нет, а этому устройству уже, наверное, больше 60 лет. Потому все, что касалось Нового года, всегда вызывало во мне ощущение, что детство где-то тут, сказка никуда не исчезает, даже когда тебе уже далеко не пять лет, а восемь раз по пять.
Сюжеты для книжки были найдены в базе данных периодики «Хроники Приангарья» Иркутской областной государственной универсальной научной библиотеки им. И. И. Молчанова-Сибирского. Подборки «новогодних анекдотов» я делала для статей в газету «Восточно-Сибирская правда», которая никогда не отказывалась печатать материалы, имеющие явно локально-краеведческий вкус. За что спасибо главному редактору Александру Владимировичу Гимельштейну.
Частично статьи вошли в книгу неизменными кусками, частично – были дополнены и расширены новыми находками. Это не научная работа, а скорее журналистская попытка восстановить картину празднования Рождества и Нового года в Иркутске и немного – в Иркутской губернии, в 19—20 веках, до 1960-х годов. Естественно, найденные сведения не полны, а опора только на газетные источники делает картинку несколько «невзаправдашной». Но я думаю, вся история Нового года – это история рождения и ухода в небытие самых разных мифов. И пусть здесь будет такой, «газетный» Новый год. С вкраплениями воспоминаний.
Из книжки вы узнаете, кто зажег в Иркутске первый рождественский пудинг… Как тысячи человек штурмовали Общественное собрание на маскарадах, куда летел «Черепахожабль», сколько свежих гиацинтов высаживали в лютый иркутский мороз к Рождеству, как к Новому году во Дворце пионеров днями и ночами вышивали огромный портрет Сталина… Ёлка жила и живет сказками и историями. Их в этой книжке – как игрушек на ёлке.
«Не угодно ли с вертепом?»
На иркутских улицах уже темно, редко-редко покажется прохожий, мороз, снег… Ставни всюду закрыты, и тут с улицы слышится: «Тук-тук!». «Кто там?» «Не угодно ли с вертепом?». И начинались переговоры взрослых через ставни: «А сколько кукол?» – «Кукол пятьдесят, шестьдесят, одних чертей четыре штуки. Да скрипка притом, а после вертепа комедия будет». И голоса ребятишек: «Пустите, пустите, пожалуйста!», и страх – а вдруг маменьке покажется, дорого, и она отправит вертеп восвояси. По воспоминаниям жившей в Иркутске писательницы Екатерины Авдеевой-Полевой, в самом начале 19 века такие сценки на святки были обычным делом для иркутян. В «Записках и замечаниях о Сибири», вышедших в 1837 году, Авдеева-Полевая рассказывала, как чудесные «ящики о двух ярусах» путешествовали из дома в дом. На маленькой игрушечной сцене разыгрывались рождественские представления.
Двухярусные вертепы обычно были украшены разноцветными бумагами, вспоминал иркутянин Иван Калашников (в «Записках иркутского жителя» он описал Иркутск с начала 19 столетия, вплоть до 1823 года, когда сам покинул Сибирь). «Между ярусами находилось пустое пространство настолько, сколько было нужно, чтобы просунуть туда руку для вывода кукол, утвержденных на палочке…», – рассказывал он. В верхнем ярусе обычно представляли поклонение пастырей и волхвов при рождении Христа, бегство в Египет, Крещение.
