Дождь стучал по подоконнику моей крошечной квартирки на окраине города с таким упорством, будто хотел продавить стекло и смыть всё, что осталось от меня прежней. Капли, жирные и грязные, сползали по стеклу, оставляя извилистые следы, похожие на дороги на незнакомой карте. Или на шрамы. У меня их было предостаточно. Не тех, что видны глазу, а тех, что скрыты под кожей, глубоко в душе, и ноют перед дождем, напоминая о каждой ошибке, каждом неверном шаге.
Я потянулась за чашкой с остывшим кофе, и шелковый халат соскользнул с плеча, обнажив старый ожог – память о другом времени, другой жизни. Он был похож на бледную ветку плюща, ползущую от ключицы к груди. Я редко позволяла кому-либо видеть его. Это была исповедь, выжженная на коже раньше, чем я научилась понимать значение этого слова.
Звонок в дверь прозвучал как выстрел в тишине, нарушив уютное оцепенение этого хмурого вечера. Я вздрогнула, обжигая губы горькой жидкостью. Никто не приходил ко мне без предупреждения. Особенно в такой час.
Настороженно подойдя к двери, я заглянула в глазок. За ним стоял мужчина. Не просто мужчина – видение, сотканное из теней и дождя. Его промокшие темные волосы спадали на лоб, капли воды стекали по высоким скулам, с которых, казалось, была высечена его твердая, почти жесткая линия подбородка. Пальто темного цвета плотно облегало широкие плечи. Но больше всего меня поразили его глаза. Даже через искажающую линзу глазка они показались невероятно светлыми, почти ледяными, и при этом пылающими каким-то внутренним огнем. В них читалась усталость, решимость и что-то еще… что-то опасное.
– Кто там? – голос мой прозвучал сипло, будто я давно не пользовалась им.
– Артем, – ответил он, и его голос, низкий, бархатный, с легкой хрипотцой, проник сквозь дерево и металл, коснувшись чего-то глубоко внутри меня. – Мне сказали, вы сдаете комнату.
Я колебалась. Впускать незнакомца? В такую погоду? Он выглядел как воплощение всех предостерегающих газетных заголовков. Но в его тоне не было просьбы. Была констатация факта. Уверенность, которая смутила и… завела.
Цепочка звякнула, когда я отстегнула ее. Ключ повернулся в замке с глухим щелчком. Я приоткрыла дверь, оставив лишь небольшую щель, достаточную, чтобы оценить его целиком.
Близость была ошеломляющей. Он казался еще выше, еще массивнее. От него пахло дождем, влажной шерстью и чем-то дорогим, древесным – одеколоном или мылом. Его взгляд скользнул по моему лицу, опустился на шею, на вырез халата, задержался на краешке ожога, который я не успела прикрыть, и снова вернулся к моим глазам. В этом взгляде не было ни жалости, ни любопытства. Был интерес. Голодный, животный интерес.
– Комната, – повторила я, пытаясь вернуть себе хоть каплю самообладания. – Да, сдается. Но я не показываю ее ночью незнакомым мужчинам.
Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Это не сделало его лицо добрее.
– Я не незнакомец. Я Артем. Вы – Алиса. Мне сказали, вы ищете тихого, порядочного жильца. Я тихий. И порядочный, когда это необходимо.
От того, как он произнес «когда это необходимо», по моей спине пробежал противный и в то же время сладостный холодок. Он знал мое имя. Кто-то ему сказал. Соседка, вечно суетливая тетя Люда, наверное.
– Завтра, – сказала я уже более твердо, пытаясь захлопнуть дверь. – С утра.
Его рука легла на дверь. Легко, почти невесомо, но с такой непререкаемой силой, что все мое сопротивление мгновенно испарилось. Его пальцы были длинными, с ровными, чистыми ногтями, но на костяшках проступали старые ссадины, шрамы. Руки человека, который не боится работы. Или борьбы.
– Я промок до нитки, Алиса, – произнес он тихо, и его голос зазвучал как самое сокровенное признание. – И мне некуда идти. Пять минут. Посмотрю и уйду. Обещаю.
