Море билось у самых его ног. Скалистый берег будто сам набегал на водную гладь, тараня, врезаясь и вспенивая её. Вода откатывалась назад, не желая вступать ни каплей на эту грешную землю. Пускай даже такую далёкую, убежавшую, скрывшуюся от городов за горами, полями и лесами. Последний аванпост человеческой души, покрытый тёмными скалами, мхом и бурой травой, которая мерно колыхалась от дуновений морского ветра. Казалось, что дальше этого места лишь пропасть за горизонтом. Пропасть, в которую медленно, нехотя заваливалось солнце, окрашивая напоследок небо в персиковые тона, совсем не свойственные этому пасмурному берегу. Он по-своему любил это место. Надо было забраться сюда, откуда, наконец, при всём желании невозможно было разглядеть кремлёвских звёзд. Их пошлое, вульгарное красное свечение не доставало сюда. Слишком далеко. Здесь он невольно задумывался о бытии, о том, как он тут оказался. Словно любая суета здесь переставала иметь хоть какое-то значение. Есть море, есть маяк и есть он. И иногда, где-то на краю можно разглядеть плетущиеся вдаль посудины, забредшие в этот далёкий край по пути к своей пристани. Лишь одно могло выбить его из проторенной годами колеи своих размышлений. Звук приближающегося вертолёта, который как раз стал различим среди шума прибоя и деревьев, клонящихся от ветра вдалеке. Значит, пора было подниматься наверх.
Место, где он обитал, устроено было весьма своеобразно. Утёс простирался вниз от хвойного леса, как бы расстилаясь к морю, и заканчивался весьма крутым скалистым обрывом. Почти на самом краю высился деревянный православный крест. Но чтобы добраться до места, где садился по обычаю вертолёт, нужно было подняться ввысь по старенькой деревянной лестнице. Вероятно, некогда она была хорошо и крепко сбита, но здешний солёный воздух, ветра, а, главное, время постепенно превращали её в некий кривой замшелый пандус. Тем временем шум вертолёта всё нарастал, но торопиться смысла не было. Там ждали именно его. И с каждым шагом, поднимаясь вверх по утёсу, всё отчётливее становился тот самый незабываемый запах леса. Что-то из детства, из того самого времени, когда он ходил с дедом в лес по грибы. И охота была остановиться, замереть и вдохнуть этот запах. И так всякий раз, когда он поднимался по этой лестнице. Поднявшись, он обнаружил вертолёт уже приземлившимся. Совсем не большая, скромная машинка, уже видавшая лучшие времена. Будто устав, опустились под своей тяжестью лопасти, но что-то внутри него продолжало гудеть подобно микроволновой печи. Из открывшейся боковой двери показалось знакомое лицо. Эти его сытые и какие-то даже неестественно румяные черты лица невозможно было спутать ни с чьими другими.
– Михал Андреич! – человек приветственно махнул рукой.
– Здравствуй, Гриша.
Они пожали друг другу руки.
Рукопожатие у Григория было сильным и крепким, порой даже слишком сильным для руки Михаила Андреевича. Да и, в целом, многое в этом человеке казалось «слишком». Слишком был он радостным, прилетая к богу на задворки и привозя старику всякое для жизни.
– Новости-то слышали? – Григорий начал выгружать сумки с провиантом из салона.
– Это смотря какие.
– Власть, говорят, сменилась, представляете? – в глазах его были неподдельный восторг и даже какой-то молодецкий азарт.
– А новая власть маяком моим займётся? – Михаил Андреевич подхватил одну из сумок, которая казалась легче других, и медленно потащил её.
– Да они вроде не говорили про это. Ну, займутся, наверное, – Григорий взял оставшиеся тюки по два в каждую руку и присоединился к Михаилу на пути к старой хибарке внизу.
