Князь Иван Петрович Шуйский вошел в анналы русской истории одной-единственной великой победой. Он отстоял Псков, осажденный армией польского короля Стефана Батория.
Да, эта победа была очень нужна России. Да, она в трудное время ободрила русское воинство, павшее духом после нескольких лет тяжелых поражений. Да, под стенами Пскова было предотвращено вторжение польских орд в центральные районы Московского государства. Но при всем том не надо забывать, что прежде псковской победы и после нее Иван Петрович отдал немало сил службе московским государям. Множество походов и боев, в которых он принял участие, сделали его одним из опытнейших военачальников того времени. Его судьба – просторное окно, за которым открывается превосходный вид на двадцатилетнее титаническое противоборство России с западными соседями и воинственным Крымом. Биография Шуйского до отказа наполнена звоном мечей, воинскими кличами и пушечным громом.
Иван Петрович был родовитым аристократом. Вельможей. Крупным государственным деятелем.
А что нынче знает образованный русский человек об аристократах времен Московского царства? Чаще всего ум его пленен экзотическим образом «мультяшных» бояр, какими их рисовали в советское время: жирные старцы с бородами до колена и горлатными шапками на головах. Неподвижно сидят они, брады уставя, спорят о знатности родов да плетут интриги. Ни слова мудрого, ни решительного действия, ни благородного поступка…
Стоит ли говорить, насколько образ этот смехотворен?
И не столь уж важно, какие идеологические цели вызвали его появление в СССР. Гораздо важнее другое. Почему до сих пор многие интуитивно доверяют ему?
Думается, дело в том, что этот размалеванный «плакат для народа» закрывает колоссальную брешь в массовом сознании. Истинных вельмож допетровской Руси не знают, не понимают и даже не чувствуют естественного родства с ними. Как будто они – часть чужой, исчезнувшей без следа, затонувшей какой-то цивилизации!
Генералов, реформаторов, министров императорской России более или менее помнят. А если не помнят, то хотя бы живо интересуются мифами, возникшими вокруг их имен. Вот Меншиков. Вот Столыпин. Вот Горчаков. Вот Аракчеев. Вот Потемкин… А уж о Суворове, Кутузове, Ушакове, Скобелеве и говорить нечего – они вошли во всякий учебник, их образы растиражированы в литературе, живописи и кино.
Неужели при Иване Великом, Иване Грозном, Борисе Годунове, при первых Романовых не было столь же значительных личностей? Вот Пожарский… И что же – пустыня личностей вокруг Пожарского на пространстве в столетие до и после его героической судьбы? Отчего, когда принимаются говорить о XVI веке, поминают святых, книжников и, конечно, государей, а вот сонм недюжинных персон, стоявших у подножия трона, как будто закрыт густым туманом, и не видно лиц, не слышно слов, не разобрать действий?!
Грозненская эпоха – пятьдесят лет! – не один государь Иван Васильевич. Победы его и поражения, блеск его ратей и темень опричнины – результат коллективного действия русской политической элиты. Великое государственное строительство, происходившее в России, совершалось усилиями десятков значительных государственных мужей. Войны того времени, охватившие громадное пространство, выдвигали на театры боевых действий сотни видных военачальников.
Немота величественной эпохи – ложная. Вслушаться в нее, всмотреться в нее, и в неясном гуле голосов различимы станут реплики поистине выдающихся деятелей. Были тогда и свои Потемкины, и Столыпины, и Суворовы. Умные реформаторы, искусные дипломаты, блистательные полководцы. Умели глыбищи сворачивать с исторического пути России…
Князь Иван Петрович Шуйский – один из этих людей. Жизнь его, жизнь аристократа, вельможи, воеводы, позволяет понять, как строились биографии других выдающихся царедворцев и столпов Русской державы.
