Сорок лет хан Кучум царствовал в сибирских землях. В золоте с головы до ног ходил, из золотой посуды ел-пил, богатство копил. Но однажды пришел Ермак, стал теснить войско хана, и пришлось тому спасаться бегством. Велел он воинам своим богатство несметное спрятать, не мог увезти все с собой. Спрятать – спрятали, да только, говорят, хан за ним так и не вернулся. С тех пор ищут сокровища, да найти никто не может. Говорят, потому, что хан Кучум хитрый был. Те, кто богатство хоронил, и не знали, что сундуки с «обманкой» закапывают, гвоздями да подковами наполненные. А настоящее золото да камни драгоценные в другом месте покоятся, а где, никому неведомо. Лишь избранным. Кто те избранные, хранящие тайну клада, до сих пор неизвестно. Но слухами земля полнится, заставляя рыскать по просторам сибирским отчаянных мечтателей да искателей приключений. Отправляясь за сокровищами, многие и не подозревают, с чем придется столкнуться им в местах далеких, нехоженых, всеми богами забытых…
«Там, где омут цветет
Под копной ивняка,
Злое Лихо живет,
Только дремлет пока.
Ты его не буди,
Мысли скверные прочь!
Стороной обходи,
Будь то день или ночь.
Сердца черного спесь
Лихо чует порой.
Если зло в тебе есть,
Бес придет за тобой!»
Старик стоял на берегу и задумчиво смотрел на воду, покрытую желто-зелеными пятнами. В этот год маленькое озерцо зацвело слишком рано, уже в конце весны. В суровом северном краю такое редкость. Еще в начале мая деревню душным одеялом накрыла жара, а с ней пришло и зловоние. Густой запах гниения стоял вокруг маленького, едва больше лужи, водоема, будто где-то на дне скрывался свежий могильник, и отпугивал все живое. Птицы облетали его окрестности стороной. Даже утки покинули облюбованные в камышах места. Но старик давно привык к запаху и почти не замечал его. Ведь жил он на самом краю нависшего над водой берега. Его избушка была намного старше своего хозяина, и он даже не знал, насколько. Но, несмотря на древний возраст, совсем не обветшала. Толстые бревна были по-прежнему крепки, лишь почернели да в трещинах поросли мхом. Даже венец не прогнил от влажного озерного дыхания, хотя нависал прямо над водой. Предки старика, выстроившие дом на сыром берегу, знали, как сохранить древесину на века. Толковые были мастера. Жаль, что после старика жить здесь будет больше некому. И хотя на тот свет старик не собирался пока, однако рано или поздно избушка опустеет так же, как и два десятка домов вымершей деревни, расположенной позади. Все сгинули давно. Кто уехал в лучшие места, но большинство именно сгинули. По– другому не сказать. Люди исчезали постепенно. И все потому, что они не знали, как уберечься от зла, таящегося в этих местах. А старик знал, потому и жив остался. Знал, да никому не сказал, потому что клятву дал хранить секрет до смерти. А сказал бы, давно уж сгинул бы вместе с остальными. В том секрете была его сила. Его жизнь, его могущество и власть. И нежити, наводнившей окрестности деревеньки, приходилось с ним считаться. Отчего-то много ее тут собралось. Особенно в этой с виду тихой протухшей воде. Старик знал, что прямо у его ног, под неподвижной темно-зеленой гладью, на глубине носятся безумные вихри, затягивая в омут все, что попадет – соринку, бревно, корову, человека. Омут – место страшное, хуже болота. Схватит и утянет в бездонную черную прорву любого, осмелившегося нарушить озерный покой. Закрутит, понесет, и поминай, как звали. Обратного пути нет. Омут ничего не отдаст. Все, что в утробу его попало, там и останется на веки вечные. Старик стоял и смотрел в непроглядную муть под ногами. Один шаг – и конец. Для любого, кроме него. Теперь он не боялся. Даже полюбил этот прожорливый омут. Стал его частью. Стал частью зла, таящегося в нем и вокруг. Нежить была здесь всюду. Он постоянно чувствовал на себе ее тяжелый взгляд, идущий из темной воды, из зарослей камыша, из дремучего леса. Нежить даже в избе его водилась. Скрипела половицами по ночам, выла на чердаке, гремела горшками на печке. Часто ее было слышно. Но увидеть непросто. Она ведь облика своего не имеет, в личинах ходит. Чем угодно может прикинуться. Старой метлой в темном углу, например. Тулупом, небрежно повешенным на толстый ржавый гвоздь, вбитый в стену. Любопытной сорокой, заглянувшей в мутное, сто лет не мытое оконце. Подбирается. Вокруг да около бродит. Пусть. Он знает секрет, потому оно его не тронет.
