Измена. Ты встретил моложе

— Ма, это правда! Я сам их видел!

Сашка… Сашке уже восемнадцать, а сейчас его голос дрожит и ломается, как у мальчишки. Эмоции захлёстывают его, и я понимаю, всё очень плохо. Сын не сочиняет, не приукрашивает, не врёт.

— Понятно, — произношу очень тихо, на выдохе. — Ты не подумай, что я не верю. Я просто…

Рёбра безжалостно стискивает, но вида не подаю.

Нельзя раскисать. Я не привыкла. Я всю жизнь только это и делаю — сохраняю лицо и держу спину прямо, что бы в нашей с Михаилом семейной жизни за эти двадцать лет ни случалось.

— Саш, ты только не переживай. Мы с отцом во всём разберёмся…

— Да в чём вы разбираться-то собираетесь? — сын отодвинул тарелку с нетронутым супом и всплеснул руками.

Он редко позволял себя такие открытые жесты. Увиденное сегодня потрясло его и сильно выбило из колеи.

И то, что я сейчас с предельной интенсивностью сосредоточилась на эмоциях сына, для меня не было чем-то странным. Всё как раз в пределах моей собственной нормы.

У всех свои методы и формы защиты. Моя — переключиться. Переключиться на что угодно до тех пор, пока я не могу встретить вызов лицом к лицу. А я не могла — мужа всё ещё не было дома.

И чтобы не сломаться под грузом шока, мне нужно держаться, фокусируясь на чём-то другом. Переждать, перетерпеть, в который раз выстоять.

Ведь кто в нашей семье самый стойкий оловянный солдатик?..

— Как в чём? В том, что стряслось. Нужно выслушать, что скажет отец.

— Господи, да меня уже тошнит от твоей рассудительности! — сын вскочил из-за стола, уже не контролируя рвавшееся наружу негодование. — Ты думаешь, у них это вчера началось? Да он чёрт знает сколько тебе изменяет! Об этом уже все на моей кафедре судачат! Ты хоть представляешь, каково…

Он осёкся и сглотнул, чтобы не всхлипнуть.

— …каково мне это, ма?

Я на мгновение прикрыла глаза, чувствуя, как внутри что-то надламывается с оглушающим хрустом. Понадеюсь, что это не хребет моей решимости лопнул.

— Нет, Саш, не представляю. Но осознаю, что тебе должно быть очень больно и обидно.

— Да я разорвать его на части готов!

— Почему же ты… почему ты только сейчас мне рассказал? — я подняла на сына сухой, воспалённый взгляд. — Почему только сейчас, если утверждаешь, что у них это давно?

— Так я не знал! Я сам ни черта об этом не знал! Не замечал ничего! Мне… мне сегодня Трофимова в лицо сказала, типа, а ты в курсе, что твой папаша сейчас в кабинете нашу преподшу по этике обжимает?

Слова вырывались из его ходуном ходившей груди рвано и нервно.

— Я… я охренел. Я с ней поругался. Сказал, что если ещё раз услышу… — он перевёл дыхание, его плечи вдруг опустились. — Но я как будто всё это время догадывался, но отчёта себя не отдавал. Я… не знаю, как объяснить. Ма, правда, не знаю.

А я знала. Потому что испытывала нечто похожее. Вот тут мы с сыном оказывались на одной волне. Смутные подозрения время от времени закрадывались в душу. Но я их гнала. Когда на глаза тебе не попадают улики и всё кажется в целом нормальным, кто захочет собственноручно рушить иллюзию счастливого брака?

— Саш, я тебя ни в чём не виню. Я просто спросила, чтобы как-то… чтобы понимать ситуацию.

— Нечего тут понимать, — сын отвернулся и выдохнул. — Трахает о её, понятно? Спит с девкой, которая почти вдвое младше него!

Я поморщилась от грубости, но слишком хорошо понимала, чем она вызвана, чтобы предъявлять претензии к выбору слов.

— Они же настолько жить друг без друга не могут, что даже двери не заперли! А если бы не я вошёл, а? Если бы кто-нибудь другой в аудиторию сунулся?!

Кажется, я сейчас пребывала на той грани, за которой подобные вероятности большой роли особенно не играли. Самого факта подобной измены хватало за глаза.

— Послушай, давай мы…