Он аккуратно спускался по склону к реке, где-то у края кладбища. Пару раз падал и скатывался, но хватался за что-то и продолжал спускаться. Он очень старался.
Спустившись, он постоял с минуту, глядя на противоположный берег. Не знаю, что он там высматривал. Может, просто думал. Подул ветер, листья закружили. Жёлтые, красные, жёлто-красные, разные. Некоторые даже ударялись об него, издевались. Признаюсь, тогда немного злость брала. Хотя кто знает, каким это видел он. Может, будто они его гладят, жалеют.
Он стал не спеша раздеваться, аккуратно складывая вещи в стопку. Нижнее бельё на себе оставил. Интересно, потому ли, что его заботило то, каким его найдут, или по другой причине – чтобы я его не потеряла. Ведь, должно быть, он всегда меня ощущал.
К моменту, как он двинулся в реку, уже изрядно потемнело. Стало трудно различать его во тьме, но белый клочок оставшейся одежды выделялся луной в ночном небе. Светлое пятно двинулось к черной воде, но зачем-то вернулось к стопке вещей. Включился фонарь, осветил берег, выключился. Пятно снова двинулось к воде.
Я не знала, что делать, но понимала, что если бы однажды сама решилась на это, то не простила бы вмешательства. Пятно стало уменьшаться, помутнело и пропало. Светлое закончилось.
Я закурила. Когда-то давно край кладбища обрушился в реку, где сейчас пропал и он, и по течению медленно потянулись гробы. Когда я вспоминаю о нём, о светлом пятне в темноте, я не могу не думать о гробе, плывущем по кладбищенской реке.
Затоптала окурок, бросила последний взгляд туда, вниз – и светлое было. Появилось и спешно направлялось к стопке вещей. Наскоро одевшись, он побежал к склону, где спускался, и с остервенением стал карабкаться наверх. Мне уже было не разглядеть его, но я слышала постепенно приближающиеся кряхтенья и ругательства и поспешила удалиться.
Очнулся из-за звонка: знакомый позвал встретиться компанией. Согласился, потому что не было выхода. Жить хочется, жить нужно; да и как не жить? Собрался по-быстрому и вышел. Сначала – за сигаретами и пивом, а потом – прогуляться, пока солнце не село. Пока хоть что-то существенное не покинуло этот день, который ещё переживать и переживать. Может, зарядившись им, хватит энергии и энтузиазма на ночь. А завтра – снова оно. Это хорошо. Решил сделать круг и пойти просторами, там, где огромное поле и два озера, а ещё вечный ветер.
Когда-то, холодный и пьяный, шатался здесь и подхватил синеву, а к одежде прицепилась чернота. Тогда отоспался и отрезвел, а одежду постирал, но оно почему-то никуда не делось. Старался не вспоминать об этом инциденте, а куртку ту, джинсы, ботинки – их вскоре выбросил. Квартиру выдраил, но оно всё равно никуда не ушло, поселившись дома. В единственном месте покоя поселилось.
Было темно и холодно, и я пьяный нарезал круги у озер. Потом в бессилии лёг и прекратил какие-либо движения. И лежал бы, конечно, до конца света, но холод был совсем уж дикий. Встал, закурил, допил, постоял, снова лёг. Замёрз, потрясся, снова встал и побежал вокруг озера, чтоб согреться.
Как это часто бывает, чтоб спастись, я собирался писать или звонить кому-нибудь, уже изрядно опьянев, но что и кому? Это было неизвестно. Тогда почему-то стал всматриваться в озеро, в его сине-черную бездну, и как-то обворожился ней. И дёрнул меня чёрт спуститься по берегу к воде – тоже непонятно почему – и я провалился под первый лёд этой грёбанной синевы с чернотой, да ещё и поскользнулся на грязи.
Я-то выкарабкался, но эти цвета были на мне буквально – а одежду не снимешь – и пришлось нести их домой. А пока нёс их на себе до дома, они успели впитаться в нутро. Так и зажил с этой цветастой наполняющей дружно. Да, лицемерно, но что делать?
