Впервые попав в Северную Корею — а случилось это в один
солнечный день 10 сентября 1984 года, — я оказался в некотором
недоумении. Я тогда приехал в Пхеньян учиться в Университет Ким Ир
Сена по программе студенческого обмена между тогдашним СССР и КНДР.
Это было первая в моей жизни зарубежная поездка, и те, кто помнит
советские времена, понимают, что тогда значила первая «загранка»
для 20-летнего парня из самой обычной семьи. Однако приехал я в
Пхеньян со своим «ментальным багажом» — и в первые же дни стало
ясно, что дела там обстоят во многом не так, как я предполагал и
как мне говорили перед отъездом.
Я прекрасно понимал, что оказался, пожалуй, в самой жесткой
диктатуре мира. Советский Союз поздних брежневских времен, то есть
моя Родина, вовсе не был демократической страной, но его жители
тогда более или менее поголовно считали Северную Корею воплощением
неэффективности и переходящего все мыслимые границы культа
личности. Так думали далеко не только — и даже не столько —
диссиденты: в коридорах здания ЦК на Старой площади к Северной
Корее относились примерно так же. Даже в советских газетах порой
проскальзывали намеки (разумеется, осторожные и санкционированные
той же Старой площадью) на то, что в КНДР дела обстоят, скажем так,
не самым лучшим образом.
Однако в те солнечные сентябрьские дни 1984 года я не увидел
признаков террора и репрессий. Северная Корея совсем не походила на
оживший кошмар из книг Оруэлла. Красивые женщины, одетые скромно,
но мило и со вкусом, очаровательно улыбались. Важные чиновники и
мелкие бюрократы в неизменных френчах спешили в свои департаменты.
Старушки гуляли по улицам с внуками и внучками. Студенты и
школьники шли на занятия. Короче говоря, все выглядело совершенно
нормально — за некоторым исключением в виде, например, почти
истеричных лозунгов, которые неслись из динамиков, что были почти
на каждом столбе, да вездесущих солдат с автоматами Калашникова
(впрочем, и эти солдаты не выглядели особо угрожающе). Казалось,
что вокруг меня идет совершенно нормальная жизнь, и именно эта
нормальность происходящего вокруг никак не соответствовала моим
ожиданиям.
Жизнь Северной Кореи и была нормальной. По молодости своей я не
понимал тогда одну простую истину: даже в самых репрессивных
режимах подавляющее большинство людей все равно стараются жить
нормальной жизнью — и в целом это у них обычно получается. В этой
нормальной жизни есть работа и отдых, любовь и дружба, и в ней
остается не так много места для политики. Безусловно, в 1984 году в
Северной Корее происходило много неприятного, но и репрессии, и
истерическая пропаганда, и многое другое составляли лишь
относительно небольшую часть повседневной жизни страны.
В последние пару десятилетий о КНДР много говорят в СМИ.
Пожалуй, о ней говорят даже больше, чем она того заслуживает: в
конце концов, Северная Корея — это всего лишь небольшая и
слаборазвитая страна, которая, несмотря на наличие ядерного оружия,
по таким ключевым показателям, как численность населения и объем
ВВП, не слишком отличается от Мозамбика или Ганы. Столь
гипертрофированным вниманием к себе КНДР обязана двум
обстоятельствам: во-первых, ядерно-дипломатическим играм, в ведении
которых пхеньянские дипломаты изрядно поднаторели; а во-вторых —
самому факту выживания режима Семьи Ким, который в современном мире
кажется на первый взгляд этаким живым ископаемым.
Сохранение де-факто монархического режима Кимов действительно
кажется чудом, но оно обусловлено самим устройством
северокорейского общества. Десятилетиями, с конца 1950-х и до
начала 1990-х годов, Северная Корея оставалась самым совершенным,
самым «химически чистым» в мире образцом сталинистского общества.
Сталин правил СССР всего 25 лет, а династия Ким правит Северной
Кореей почти 75 лет, из которых по крайней мере 35–40 лет между
1955 и 1994 годами были временем «зрелого сталинизма». Правда, за
последние 25–30 лет ситуация изменилась радикально. Вопреки
распространенным представлениям, сегодня Северную Корею уже нельзя
назвать «сталинистской страной», хотя жесткий
административно-полицейский контроль за населением и политика
самоизоляции продолжают существовать, обеспечивая режиму немалый
запас прочности.
