Меня так раздражала эта муха, что я решил ее убить.
Я купил пистолет и стал в нее целиться.
Это только кажется, что муха глупая, что она подолгу ползает и подолгу сидит на какой-нибудь капле варенья, ничего при этом не соображая и не понимая.
На самом-то деле муха – тварь умная. Она сразу чувствует, когда ее собираются убить.
Вот она проползла по столу, даже задом ко мне повернулась. Вроде бы и не подозревает, что я в нее целюсь. Будто бы внимания не обращает, что я левый глаз прищурил, а правым поймал ее волосатое тельце в прорезь прицела.
Но только я задержал дыхание, только собрался нажать на курок, она – вжик! – улетела.
Стрельнуть-то я успел, но не попал. Пуля срикошетила от столешницы, разнесла вазу вдребезги увязла в стене.
Муха долго летала. Я пытался поймать ее на мушку, но никак. Она выделывала такие виражи и кульбиты, что я только диву давался.
Понятно, что весь этот высший пилотаж был ради того, чтобы поиздеваться надо мной.
Как только я опустил пистолет, она – раз! – села на антенну телевизора, причем на самый кончик.
Я опять поднял пистолет и прицелился.
Муха сидела, повернувшись ко мне боком, и лапками голову себе наглаживала, словно говоря: «Целься, целься, я не возражаю. Можешь даже стрельнуть. Ты же видишь – умываюсь».
Я плавно нажал спуск, ощутил, как боек сорвался с места и понесся к капсулю. И в этот самый момент муха взлетела. Но выстрел не остановишь. Грохот – и пуля, сбив усик антенны, врезалась в оконную раму.
Муха же, будто и не в нее стреляли, опять принялась носиться по комнате.
Вне себя от такого свинства, я попытался сбить ее на лету. Но выстрелами только разнес два плафона на люстре.
И муха поняла, что я не настроен шутить. Она долго-долго летала и устав, наконец, села на фотопортрет моей тещи, украшавший стену.
Сердце сладко заныло. Неужто повезет одним выстрелом муху убить и прострелить портрет нежно любимой тещи? Один выстрел – два удовольствия! Но не тут-то было: хитрая муха переползла со лба тещи на глаз и, едва я со сладостным чувством нажал на курок, перелетела на портрет дедушки. Ему она села на нос.
В деда я стрелять не мог. Его я всегда любил и уважал. А она, как назло, не улетала. Ползала по фотографии туда-сюда, туда-сюда, даже коготки в нескольких местах оставила. Поняла, наверное, что место это свято и неприкосновенно, и надолго там расположилась. Я даже вздремнуть успел.
Когда я очнулся, муха сидела у меня на носу. От такой наглости я едва не задохнулся. Размахнулся, чтобы согнать ее, но вдруг подумал: «Вот тут-то я тебя перехитрю». И тихо встал.
А муха чувствовала себя как дома; с носа переползла на лоб. Я это кожей чувствовал, но видеть, понятно, не мог. И она была уверена, что я ее нипочем не увижу. Но не такой уж я дурак – в доме зеркало есть. Я тихо-тихо подошел к нему. Муха спокойно ползала по моему лбу, резонно полагая, что обретается вне пределов досягаемости. Она и не подозревала, что я все видел самым наилучшим образом.
Наконец она сползла к правому виску и, запутавшись в волосах, приостановилась.
Вот тут-то я быстро поднял пистолет и моментально выстрелил.
Паф!
И мухи нет…