(по воспоминаниям моего отца,
Чертовских Виктора Дмитриевича)
– Витя! – громко позвал Степан, заходя в избу двоюродного брата.
– Чего шумишь?
– Так, повестка мне, на войну иду.
Виктор посмотрел на мать, у которой глаза были мокрыми от слёз, и как-то без эмоций пожал плечами.
– Видишь, я тоже собираюсь.
– Значит, вместе? – уже серьёзно спросил Степан.
– Да, – Виктор вздохнул, окинул взглядом семью, – вместе.
* * *
Виктор, после ухода отца на фронт в июле 1941 года, остался в доме старшим, хотя шёл ему тогда шестнадцатый год. В августе 1942 года село проводило последнюю группу ребят двадцать четвёртого года рождения. В октябре Виктору исполнилось семнадцать лет, а обстановка на фронтах Великой Отечественной войны говорила о том, что скоро война не закончится. И он осознавал, что после его ухода в армию, а призвать могли в любое время, в доме останется мать, брат Саша тринадцати лет и одиннадцатилетняя сестрёнка Роза. Поэтому, Виктор срочно занялся ремонтом крыши дома, заготовкой топлива на зиму и другими срочными делами по хозяйству.
В ноябре 1942 года на фронт ушла первая партия ребят двадцать пятого года рождения. А в январе 1943 года повестка пришла и Виктору.
* * *
Мать медленно размеренными движениями складывала на кровать вещи для сына.
– Так, носки шерстяные, чтобы ноги не замёрзли, чай зима на дворе, – тихо проговаривала она, – перчатки…
– Мама, – возмутился Виктор, – зачем носки, портянки дадут.
– Ничего, хуже не будет. Вот полотенце, мыло, тетрадь и конверты, это для писем, карандаши…, – с последними словами у неё задрожали руки и она заплакала.
Виктор обнял мать. Подошла маленькая Роза, взялась за материнский подол и тоже заплакала.
– Ой, чуть не забыла, – мать перестала плакать, вытерла глаза уголком платка. – Вот коржики в дорогу. Кто знает сколько ехать.
Виктор, молча, смотрел на сборы, внутри всё дрожало. Он готов был расплакаться, но мужское нутро ему это делать не позволяло.
Утром пришли попрощаться соседи.
– Ну, вы там давайте! – дед Василий потряс сжатым кулаком. – Наддайте им, и домой… – что-то ещё хотел сказать, но слёзы не дали договорить.
Виктор посмотрел на родных и знакомых так, как будто не они его, а он их провожал, в груди стучало и явно не хватало воздуха.
– Ну ладно, пошли на улицу, – сказал он, чтобы не допустить общего плача. – Пора уже.
На улице второй день бушевала непогода. Мороз небольшой, но снега намело большие сугробы. В воздухе ветер продолжал крутить крупные снежинки так, что в десяти метрах ничего не было видно. Лошади с трудом пробивали дорогу в глубоком снегу и тащили сани, в которых лежали только котомки, а за ними не торопясь шли призывники, их родные и друзья. С разных сторон села к сельскому совету стекались подобные повозки.
На площади уже стояли сани-розвальни с запряжёнными в них лошадьми. На санях в полметра толщиной лежало пахучее сено – подстилка для призывников и корм лошадям на обратную дорогу. А дорога до пункта сбора предстояла длиной в сотню километров.
На каждые сани распределили по два-три человека. Вокруг толпились дети, родные, друзья. Матери и девушки плакали. Старики переговаривались между собой и как-то странно смотрели на убывающих семнадцатилетних парней, то ли с жалостью, то ли с укором, мол, куда такие «зелёные» воевать едут.
С небольшого деревянного крыльца здания сельского совета выступил председатель с напутственной речью. В заключении сказал: «Возвращайтесь живыми! Ждём вас с победой!».
Прозвучала команда: «По местам!». Усилился плачь и все начали прощаться. Чтобы не затягивать печальный момент, караван саней медленно начал движение. Парни быстро запрыгивали в свои сани, махали руками, что-то кричали своим родным, но снежная вьюга быстро прервала прощание.
