Если бы кто-нибудь сказал Марисе, что она застанет лучшую подругу и мужа в спальне, она бы рассмеялась тому человеку в лицо. Однако сейчас ей было не до смеха. Она осоловевшими глазами смотрела на то, как человек, который только недавно был ей самым близким и родным, неспешно одевается и холодно смотрит на нее.
Не извиняется. Не паникует. Не пытается ей что-то объяснить.
Как, впрочем, и Ольга. Та, которую считала почти сестрой. Которая сидела с сыном Ромкой, когда Мариса работала. У которой, кстати, тоже был муж. И которая вползла в их семью словно змея.
Сейчас она даже не смотрела на Марису, также спокойно одевалась.
- Ничего не хотите мне объяснить? – наконец прервала молчание Мариса. Зная, что не должна унижать себя скандалами, истериками и разборками с мужем. Что должна сейчас же собрать вещи и, забрав сына, уехать. Но почему-то стоя на месте словно громом пораженная. Не в силах ничего решать в это мгновение.
Чувствуя, как боль растекается по венам, как становится тяжело дышать.
- А зачем? – холодно улыбнулся Тимур, аккуратно застегивая рубашку. - Ты же не дура, сама все видела. Не хочется унижать тебя очередной ложью.
- Очередной, - эхом откликнулась она.
- Да, это не в первый раз, - Тимур поморщился, глядя на Марису с откровенной неприязнью. – Ну что ты так смотришь на меня? Иди в свою комнату. Потом поговорим.
- Интересно, - глухо проговорила Мариса, даже не подумав его послушаться. – Не хочешь унижать меня ложью… А то, что я увидела – это как назвать?
- Я же сказал тебе идти в комнату! – глаза Тимура налились кровью. В этом был весь он: легко впадал в ярость, быстро остывал и легкомысленно относился к тому, что Мариса с болью воспринимала его приказы. Именно так. Тимур никогда ничего не просил, никакого «пожалуйста» от него вовек нельзя было услышать. И он считал это нормой. А теперь в таком же тоне приказывал ей убраться прочь из своей собственной спальни.
«Быть может, наш брак на самом деле был не таким счастливым», - отстраненно подумала Мариса и, вскинув на него наполненный яростью взгляд, произнесла:
- Ну знаешь ли… Я это просто так не оставлю! Пусть твоя девка выметается отсюда!
Ее голос дрожал. Раньше она бы никогда не позволила себе говорить с ним в таком тоне.
Тимур сделал к ней шаг, и она подавила в себе желание отшатнуться. Почти ласково он взял ее за горло и прошептал, глядя в глаза:
- Ну и что ты сделаешь? Развестись хочешь? А кишка не тонка? Я у тебя все отберу. На помойке останешься, где тебе самое место!
- Какой же ты негодяй… - выдохнула Мариса. - Поверить не могу, что когда-то вышла за тебя замуж!
- Глаза надо было раскрывать шире! А теперь поздно! Выбирай: либо живем втроем с Ольгой, либо идешь вон! Без сына! Одна!
- Ты не можешь так со мной поступить…
- Ты как была дурой, так ею и осталась. Здесь все, до последней занавески, купил я. И теперь деваться тебе некуда!
Сказав это, он отшвырнул Марису от себя. А она, давясь болью и страхом, на негнущихся ногах выбежала из комнаты.
***
Какое-то время Мариса блуждала по особняку. Он был таким огромным, что даже она, законная супруга Тимура Вайцмана, за пять лет совместной жизни с ним изучила не все комнаты.
Зайдя в детскую, Мариса застыла посреди нее. Надеялась, пока бродила, успокоиться, но тщетно. Руки тряслись, нет, казалось, что она вся дрожала - изнутри и снаружи. Была ли боль? Было отупение и неверие.
«Нет, не может быть. Как он мог... Как мог?»
Из оцепенения её вывел тонкий детский голосок:
- Мама, ты пришла!
Ромка метнулся к ней, обнял, уткнувшись носом в живот. Мариса обняла сына в ответ, погладила по вихрастой макушке, ощущая, как оцепенение спадает, а слабость, возникшая в ногах, едва позволяет держаться.
