Мы часто боимся не того, чего
следует.
Так сказал Ягар, когда рано утром
Кара нашла старика за курятником в канаве. Дед пил третий день,
прячась от внучки по всей деревне. Рядом валялся соседский кувшин
из-под кукурузного масла – пустой, и Кара спешно потащила деда в
баню, где оставила отмокать в лохани с водой. Сосуд перебросила
Рольду через забор в сад, зная, что тот все равно придет
разбираться. Она торопилась – до занятий нужно было проверить силки
в Тихом лесу.
Давно Ягар себе такого не позволял,
ведь обычно курил сухую полынь, да жевал поганки, в изобилии росшие
у них дома в погребе. Поразмыслив, Кара решила, что дело в Санкофе.
В последнее время рыцарские патрули встречались все ближе к деревне
– то ли искали чего, то ли как обычно вынюхивали, в чем бы еще
обвинить мортов. К тому же приближался обряд санкристия, который
проводили в первые дни нового года. Лес уже дышал зимой, обещая
перемены.
При мыслях о грядущем ритуале, от
которого зависело будущее мортов и ее лично, Кара тоже
расстроилась. Хоть первые два санкристия и показали, что у нее
чистая кровь, все могло измениться, ведь недавно ей исполнилось
девятнадцать, а последнюю проверку Кара проходила еще девочкой лет
в десять.
Подняв кувшин, она вытрясла на
ладонь несколько маслянистых капель. Слизнула и еще раз поразилась
умению деда напиваться вусмерть от любой жидкости. На вкус –
обычное масло. Главное захотеть, отмахнулся Ягар, когда еще
маленькая Кара пристала к старику с расспросами. То было первое
воспоминание о том, как дед захмелел от березового сока, который
они пили из одного кувшина. Может, дело и было в силе желания, но у
Кары так никогда не получалось.
Колдуном дедушку в глаза никто не
называл, но за спиной шептались. Открыто обвинять человека в
колдовстве в век Санкофа было опасно, в резервациях стукачей не
любили, могли и самосуд устроить. Сам же Ягар на расспросы о магии
реагировал вяло – большую часть времени старик пребывал в мире
грез, и в этом, похоже, заключалось его единственное волшебное
умение. Правда, о том, что дед хмелел от всего, что можно пить,
Кара помалкивала. На них и так в деревне косо смотрели. Да и на
работу Ягара давно никто не брал по той же причине – все равно
деньги на выпивку спустит.
Если Овражий Гар, чем и отличался от
других деревень – помимо очевидного, так это нетерпимостью к
пьянству. А очевидным было то, что Овражий Гар носил статус
резервации мортов и покинуть его можно было после лишь прохождения
трех ритуалов санкристия, которые считались экзаменом и пропуском в
нормальную жизнь. Последний санкристий обычно совпадал с выпускным
годом в деревенской школе, после которого тот, кто подтверждал
чистоту крови, получал возможность уехать в Большой Бургон –
ближайший город, а после трех лет работы окончательно освобождался
от статуса «порченного» и становился свободным гражданином
Маридонии. То была золотая мечта Кары и недостижимой она не была,
ведь до ее последнего санкристия оставалась пара месяцев. В три
года и в десять лет ее кровь была чиста, как стеклышко после ливня,
значит, и в девятнадцать все должно было быть в порядке.
Темные времена стремительно
исчезали, унося с собой страхи и суеверия. Люди, действительно,
боялись не того, чего следует. С приходом к власти новой королевы
Гольдены Первой резервации тюрьмой больше никто не называл, теперь
такие деревни считались историческим достоянием Маридонии, а их
закрытость объясняли необходимостью сохранить национальную культуру
мортов и защитить их от угроз внешнего мира. Но в простонародье
поселенцев называли по-прежнему – «порченные».
Ягар учил Кару не верить ни королям,
ни королевам. Пусть старик и был пьяницей, но ошибался редко, и
теперь Кара не верила никому. Она училась и работала ради заветного
момента, который наступит в первый день зимы, когда морты сдавали
выпускные экзамены. Своего будущего в ненавистном Овражьем Гаре,
который платил ей той же монетой, девушка не видела. Правда, деду
придется остаться в деревне навсегда, ведь он был настоящим мортом,
«порченным».
