С самого детства Катаси считал, что его ждёт совершенно необычная судьба. Уверенность эта началась с бурного потока реки.
– Катаси, немедленно вернись! Что скажет твой отец?
Голос сестры звучал за спиной, сливаясь с шорохом травы и июльской трелью кузнечиков. Босоногий мальчик бежал всё быстрее, совершенно не намереваясь возвращаться. Разве можно было думать о кистях, чернилах и ровных штрихах на ученической бумаге в такой день? Лето кружило ему голову, впитывалось в кожу ароматом разнотравья и целовало солнцем его тёмную макушку. Катаси было восемь лет.
– Вернись, кому я сказала! Несносный мальчишка!
Сестра кричала ему вслед что-то ещё, но мальчик уже не разбирал слов. Только собственный звонкий смех заполнял всё вокруг да радость от скорости, на которую были способны ноги.
Солнечный луг сменился рощей. Меж зелёных деревьев ярко искрилась река. Только когда он коснулся коры старого дуба, такого высокого, что до самых низких его ветвей не мог бы дотянуться даже отец, Катаси остановился.
Сердце стучало от быстрого бега и лихого озорства. Налетевший ветерок пах морем: солью, йодом и сыростью.
Катаси знал, что отец не станет его наказывать слишком уж сильно, а мать лишь посмотрит с укором. Она вернётся вечером, принеся с собой остатки дневного улова и, может быть, рис. Только сестрица могла бы отвесить ему оплеуху сгоряча, если бы успела догнать.
Он с улыбкой смотрел на искрящуюся реку, на качающийся на ветру тростник, на старую лодку, оставленную здесь кем-то из деревенских много лет назад. Непогода и отсутствие людской заботы давно проделали дыры в её днище.
Переведя дух, мальчик отправился по берегу реки к старым мосткам, одному из мест, куда ходить ему строго-настрого запрещалось. Оттого удержаться от нарушения родительского наказа было невозможно. Катаси вновь бежал, ловко минуя корни деревьев. Причин торопиться теперь у него не было, но ему было куда проще бежать, чем спокойно идти. Будто бы его ноги всё время пытались получить награду за долгие часы, проведённые за каллиграфией.
Мостки едва были заметны меж отросших зарослей камыша. Когда мальчик подошёл ближе, ветер заставил его светлые венчики затрепетать. Шуршание прибрежных трав было столь громким, что по коже бежали мурашки.
Говорили, что в этой реке живут аякаси, духи, которые обычно не вмешивались в дела людей. Однако их всё равно стоило опасаться. Ведь не все из них были добросердечными, да и сердце было не у каждого. Впрочем, Катаси не боялся, даже наоборот.
Старые доски были влажными, тёмными и скрипучими. Деревянная пристань кончалась далеко от берега. Кто построил эти мостки? Когда? Может быть, то был неизвестный владелец той брошенной лодки? Может быть, то был маявшийся от скуки дух, о которых так часто любили рассказывать старшие? Так или иначе, шаги мальчика были осторожными. Ведь он понимал, что дерево под его ногами старое и гнилое. Тем не менее это знание совершенно не было способно отвратить его от задуманного.
Катаси лёг на самый край старого причала, как делал это множество раз прежде. Течение здесь было невероятно быстрым, а потому вода завораживала его. Под её гладью, зеленоватой, но тем не менее прозрачной, были видны лишь верхушки бурых и зелёных пресноводных водорослей. Река торопилась скорее воссоединиться с океаном, где воды её станут солёными и кристально прозрачными. Здесь же всё было иначе. Катаси не знал, насколько здесь глубоко, но предполагал, что длинные стебли водорослей начинаются где-то очень далеко внизу.