Сегодня я уезжаю.
Не первый раз подолгу смотрю на расписание автобуса № 12, выбирая время для отъезда, не первый раз проверяю содержимое собранной сумки – всё ли взяла.
В этот раз в сумке всё почти как обычно. А в мыслях… Прочно утвердившегося размытого образа восемнадцатилетнего парня, живущего в полутора тысячах километров от меня, там точно раньше не бывало. Этим, в основном, теперешний мой отъезд и отличается от всех предыдущих.
Из-за этого образа нынче и уезжаю. Сбегаю на время. Хочу очиститься: каша в голове слишком густая. Много лишнего, и почти всё оно вокруг этого «утвердившегося образа» и сконцентрировано. Но сам «образ» – не лишний, и от него всё равно ведь не очиститься.
Ни-ког-да… Ни-ког-да… Прыгаю вниз по ступенькам в такт этому слову, разбитому на три части и растерявшему свой начальный смысл. Вахтёр, наверное, заметила мою улыбку.
Сейчас конец марта. Снег уже успел подтаять и превратиться в слякоть. Я люблю слякоть – естественное предшествие поздней, «зелёной» весны. Всякой грязи под ногами действительно много, но под ноги нужно только смотреть, а не всматриваться.
Огромные нерастаявшие сугробы вгрызаются в свежее светло-синее небо. Хоть сейчас надевай солнцезащитные очки – щурюсь так, что почти ничего уже и не вижу. Умерить бы шаг – кажется, так долго ещё идти до автобусной остановки… Так долго, что можно успеть надышаться, уловить неуловимое и объять необъятное.
Я уезжаю на три дня. Не беру с собой ничего, кроме белья, учебника биологии (надо же начинать готовиться к экзамену) и телефона с обычной симкой Tele2, а не МТС с безлимитным интернетом.
Возможно, и не очищаться я еду, а «делать паузу». Боятся же все «заслушать» любимые песни или объесться любимой колбасой настолько, что к вечеру не останется места для любимых эклеров. Вот и я боюсь «объесться». Переобщаться.
На три дня в свой старый, не меняющийся мир, в котором никогда не слышали о «размытом образе», в котором белые двери в комнатах и солнечные блики на потолках. От этих потолков отскакивает вся принесённая мною извне информация. Даже о том, что мне и впрямь интересно и дорого. Я проношу её сюда аккуратно и всегда держу при себе. Всегда молчу.
И успокаиваюсь. Моментально успокаиваюсь на время и действительно очищаюсь… на время же.
***
Лилька всё-таки пришла. Стоит, как обычно, в начале коридора, ведущего в начальную школу, подпирает спиной стену. Пряди крашеных в иссиня-чёрный цвет волос закрывают пол-лица: так она скрывает свои «ужасные прыщи». А по-моему, самое ужасное в её сегодняшнем облике – набрякшие синие мешки под глазами. Ещё бы, после вчерашнего-то… Наверное, у меня самой почти такие же. При том, что я ничего не пила, не считая пары глотков из Анькиной бутылки – просто для того, чтобы убедиться, что её содержимое отвратно ровно настолько, насколько я себе представляла.
– Ну, привет. Всё-таки решила прийти?
– Привет… – едва слышно ответила Лилька. – Слушай, а чего вообще вчера было?.. Я вечером у забора своего проснулась… Отец растолкал…
– Так ты совсем ничего не помнишь?
– Видимо, совсем…
– Окей, – вздохнула я и начала рассказывать, параллельно переодевая сменку. – Пошли мы с вами вчера на трубы. Ты уговорила Грязина купить два каких-то коктейля. Он так и сделал, но ты всё равно не захотела, чтобы он сидел с нами. Ну, бедняга обиделся, отдал бутылки и ушёл сразу. А вы с Анькой упились до беспамятства. Соревновались, кто дальше плюнет. Ты падала постоянно…
Лилька со вздохом выругалась и закрыла лицо руками. Мы пошли к раздевалке сдать куртки, оттуда – к кабинету русского.
– Ну, часам к шести до меня наконец допёрло, что дело всё-таки совсем плохо, и я вас уговорила выдвигаться оттуда. Вот тогда начался вообще кромешный… Здравствуйте, Юлия Сергеевна!
