После череды влажных, дождливых дней выглянуло, наконец, солнце. Небо стало насыщенно-синим, под его куполом легко порхал ветер, море утихомирилось и снова отливало зеленью на глубине, пляжи сохли и светлели, широкие опахала пальм слегка покачивались будто темные веера. Словом, все встало на свои места и курорт напоминал цветную открытку.
В лицо дул ветер, а вместе с ним наплывали картины улиц и переулков, краски и ароматы.
И я решительно повернулся спиной к городу. Движение вышло таким резким, что локтем я задел стоявшую рядом девушку. Я извинился, но она была так поглощена чтением, что даже головы не подняла.
«Подумаешь, какая важная», – подумал я, окидывая ее взглядом. Важная или не очень, но она читала, не обращая внимания на окружающее. Лицо ее было красиво, но не яркой красотой, которая сразу бросается в глаза. Это лицо я сначала разглядывал просто так, от нечего делать. Потом вынужден был признать, что оно по-настоящему красиво. И в заключение с неудовольствием почувствовал, что не могу от него оторваться.
Девушка была молода, но назвать ее так не позволяло что-то зрелое и серьезное, сквозившее в ее поведении. Стройная, отлично сложенная. В одной руке она держала раскрытый журнал, в другой – белую сумку.
«Да ты богата, – решил я, – оттого и важничаешь. И воображаешь себя красавицей первой величины. Наверное, думаешь, что все только на тебя и смотрят».
Все это я говорил, разумеется, не вслух. Я человек неразговорчивый, но молчуны тоже болтают, только про себя.
Девушка читала, затем захлопнула журнал, сунула его в сумку и подняла глаза. Карие глаза, с мягким и серьезным выражением, которые не стреляют туда-сюда и не спрашивают: «Как я тебе нравлюсь?». От блеска моря они чуть сощурились, потом безразлично скользнули по моему лицу и остановились на пенном следе, тянувшемся за пароходиком.
– Отличная погода… – произнес я несколько неожиданно для самого себя.
Она не ответила.
– Вот если бы только не эта жара, верно?
Девушка повернулась к берегу, но осталась на месте. Я наблюдал за ней, но видел только смуглые плечи, золотистый пушок на шее и тяжелые темно-русые волосы, заколотые на затылке. Теперь я снова мог разглядывать ее лицо, чья красота раскрывалась постепенно, черта за чертой – пока не убедишься, что не можешь отвести глаз.
Девушка шла впереди меня. На тротуаре она на миг задержалась, словно колеблясь в выборе пути. Я тоже остановился. Не то, чтобы я собирался следовать за ней, просто мне некуда было спешить. Из-за угла показался автобус. Она подняла руку, шофер притормозил у бордюра, и она поднялась в салон. Пока я мешкал, не зная, что предпринять, автобус укатил.
«Вопрос разрешился сам собой, – подумал я, напуская на себя равнодушный вид. – У каждого своя дорога. У меня тоже».
Впрочем, теперь все дороги в равной мере принадлежали мне. Шагая по широкому проспекту, который, как я предполагал, вел к пляжам, я пытался думать о чем-нибудь другом. Проспект, засаженный старыми платанами, был тенистым и тихим. Свет, проникавший через густую листву, приобретал сумрачный зеленоватый оттенок. Столики перед ресторанами пустовали. Как и кафе с лимонными тентами, и магазины, торговавшие летней одеждой.
Я брел неспешно в тени развесистых крон, и мне казалось, будто после огненного зноя погружаюсь в прозрачные глубины какой-то прохладной реки. Надо было несколько дней поскитаться среди камней, а потом попасть сюда, чтобы понять, что мрамор, даже самый роскошный, – ничто по сравнению с хрупкой прелестью зеленой ветки, покачивающейся от дыхания утреннего ветерка.
