- Растудыть твою налево кренделем
десять раз через колено да прямо в душу! – не выдержал Уильям,
наступив в очередной раз на очередной же камешек.
Этими камешками на островке было
усыпано все! Вот буквально все горизонтальные поверхности в
камешках. И даже наклонные поверхности в камешках. В маленьких
камешках и в камешках покрупнее. В ярких, пестреньких камешках и
простых серых, невзрачных камешках. В очень разных камешках. У всех
этих камешков было лишь одно общее свойство - они все были очень
колкими.
Ботинки Уильяма не справлялись с
этой напастью. Его специальные, безумно дорогие ботинки для
путешествий - с усиленной подошвой, химически обработанные,
магически и еще черт знает какими способами защищенные - не
справлялись. Да что там! Ботинки пали смертью храбрых уже в первую
неделю пребывания Уильяма на острове.
Во что они превратились спустя
месяц? Правильно, об этом лучше не думать. И не смотреть. И не
вспоминать. Но как же больно ногам!
Уильям Кернс искренне считал, что
наука стоила жертв. Но каждый раз надеялся, что удастся обойтись
без них. И каждый раз надежды оказывались напрасными. В этот раз
пришлось жертвовать ботинками. И ногами. Не так уж и много, если
подумать. За то, чтобы месяц прожить у канаков, это вообще
мелочь!
Целый месяц у канаков. Месяц! Он
первый и пока единственный из чужеземцев, кто удостоился подобной
чести!
Четыре недели он наблюдал жизнь
изолированного племени, быт неконтактного народа изнутри. Да за
такую возможность можно не только истерзанные ступни пережить -
подумаешь, колко! - а вообще ногами по колено пожертвовать! Или
даже выше. Хотя… Хм!
Осторожно ступая и прижимая к груди
тяжелый саквояж, Уильям шел к берегу за своим проводником. Сегодня,
как и в первый день его пребывания на острове, гостя сопровождал
жрец. Сигнал на корабль уже подали, и скоро придет шлюпка. Пора
прощаться с радушными хозяевами.
Как же много весит бумага! А много
бумаги весит еще больше! Но это по весу много. Уильям покосился на
раздутую сумку в своих руках. И по объему много. А по жизни - мало!
Исписал и изрисовал за это время все! Хотя, казалось, брал с
запасом. В конце отмерянного срока пришлось использовать листы,
которые заполнял в первые дни и где писал размашисто, не экономя
бумагу, и вписывать что-то туда между строк, на полях, сокращая…
Дай бог потом разобраться, что записал! Но что было делать?
Отлучаться с острова ему в течение этого месяца запретили: дескать,
мы тебя не неволим, можешь уплыть в любое время, но обратно не
вернешься. И когда канаки решаться впустить еще кого-то к себе,
неизвестно, но точно не скоро. А у самих канаков бумаги нет. У них
камешки!
Уильям представил, сколько бы весил
саквояж, веди он свои записи не на бумаге, а на каменных плитах…
Зажмурился и потряс головой. По закону подлости нога тут же
наступила на что-то особо крупное и острое. Владелец ноги охнул,
дернулся, качнулся. Центр тяжести сместился, и путешественника
повело в сторону. Несколько мелких торопливых шажков вбок. Пара
неловких приседаний. И полная капитуляция в борьбе с силой
притяжения!
Уильям Кернс, знаменитый
путешественник, автор множества путевых заметок и очерков, этнограф
и археолог, растянулся во весь свой немалый рост на земле канаков.
На камнях канаков.
Уильям сел, ощупал пострадавший во
время падения локоть, пошевелил ушибленной рукой, огляделся.
Похоже, он упал не просто на камни канаков. Он упал на
священные камни канаков! Жрец, сопровождающий его к
берегу, замер на границе круга, в который так нелепо влетел
гость.
Еще в самый первый день Уильяму дали
понять, что на острове он может ходить куда угодно, только не в
этот круг. Интересоваться, чем угодно, но не этой утоптанной
площадкой с десятком разновеликих гранитных столбиков. Это было
единственное правило, которое ему озвучили. И в качестве наказания
за нарушение этого правила сулилось вовсе не изгнание. Помнится,
жрец, когда озвучивал это самое наказание, очень красноречиво
сопроводил свои слова крайне выразительным жестом, резко чиркнув
ребром ладони по собственному горлу и закатив глаза так, что на
фоне смуглого до черноты лица зловеще сверкнули одни белки. И вот
теперь этот жрец стоял на границе круга и смотрел остекленевшим
взглядом на нарушителя.
