– Мои поздравления, Лиз, вы беременны.
Лиз Рэмси ухватилась за диагностический стол, из-за чего нелепое бумажное одеяние распахнулось на ней. Не защищенная одеждой, она почувствовала себя уязвимой и вдруг поняла, что не контролирует себя. У нее все и всегда было под контролем, хоть в зале суда, хоть в спальне – везде. Но в этот самый момент она понимала, что может вдруг заплакать или истерически засмеяться, и никакой здравый смысл ее не остановит. Вот тебе и хваленый железный самоконтроль.
– Лиз? – улыбка на лице доктора Марты Томпсон сменилась обеспокоенным выражением лица. – Вы в порядке?
– Да, – быстро ответила Лиз, выдавливая из себя улыбку, которая благодаря годам практики должна была казаться абсолютно естественной. Когда ты половину жизни проводишь перед судом присяжных, и тебе нужно демонстрировать эмоции, которые ты вовсе и не испытываешь, ты становишься экспертом в притворстве, и можешь проделывать это при любых обстоятельствах. А сейчас Лиз оказалась в абсолютно свободном полете, и все, что она могла сделать – это нацепить выражение уверенности и надеяться, что оно выглядит более-менее правдоподобно. – Конечно… Я… я просто удивилась.
– Ну, в этом нет ничего необычного, – сказала Марта успокаивающе. – Да, конечно, мы говорим всем, что с первого раза может не получиться, но неплохой процент наших мамочек зачинают ребенка сразу. – Она снова улыбнулась и сжала руку Лиз. – Вам просто повезло, милая.
– Повезло, – повторила Лиз, все также улыбаясь. – Да, действительно повезло.
Спустя пятнадцать минут, облачившаяся в надежную бронь делового костюма, на каблуках, и снова в состоянии контролировать себя, Лиз неслась по лестнице Павильона Сильверштейна, слишком взвинченная для того, чтобы дождаться лифта. Ей нужно было дать выход своей ярости. Злость – это эмоция, которая приносит удовлетворение, и Лиз отдавалась ей в последние два месяца довольно часто, чтобы не позволить боли и растерянности завладеть ею. Ударом ноги она распахнула дверь на первом этаже, выполнила крутой поворот направо, и неожиданно врезалась в кирпичную стену. По крайней мере, сначала ей показалось, что это была именно кирпичная стена – пока она не услышала приглушенное ругательство, и преграда на ее пути не сдвинулась. Лиз осторожно отошла, и в ужасе посмотрела на женщину, лежащую перед ней на полу.
– Ах ты черт… Простите, пожалуйста! – воскликнула Лиз, склоняясь к распростертой на полу фигуре. Зеленый цвет формы под расстегнутым белым халатом говорил о том, что это работник клиники. На левом нагрудном кармане Лиз заметила бэйджик. Доктор Рэйли Дэнверс. Быстрый осмотр лица женщины обнаружил под копной непокорных темных волос ни на чем не сфокусированные серые глаза и большой чувственный рот, широко открытый от удивления. Лиз протянула ей руку.
– Доктор Дэнверс, пожалуйста, простите. Вам больно?
– Мы знакомы? – пробормотала Рэйли, не в состоянии решить, что же ей сделать – разозлиться или засмеяться. Уже три года, с тех пор как она прекратила занятия спаррингом, ни одна женщина, да и ни один мужчина не укладывал ее на лопатки. Как только она смогла сфокусировать свой взгляд на фигуре, склонившейся над ней, она решила, что разозлиться было бы неверным решением. Женщина, которая сбила ее с ног, была красивой. Волнистые волосы до плеч рыжевато-каштанового цвета. Молочно-белый цвет лица, обычный для всех зеленоглазых и рыжих. В этот момент ее глаза были устремлены на Рэйли, они были настолько всепроникающими, что, казалось, женщина читает ее мысли. Учитывая то, что мысли Рэйли потекли в направлении, которое они принимали в последнее время очень и очень редко, это было бы не слишком желательно. Осознав, что она пялится на абсолютно незнакомую женщину, лежа на полу, Рэйли ухватилась за протянутую руку и приняла сидячее положение. Она нерешительно прикоснулась к затылку и вздрогнула, когда ощутила там шишку величиной с грецкий орех.
