Этот день помню, словно это было вчера. 22 июня 1941г. Харьков. Воскресенье. Выходной день. Я раненько поднялся, встретил на вокзале сестру Павлину, которая приехала из Краснокутска меня навестить. Мы посидели в скверике недалеко от Южного вокзала, поговорили. Я рассказал о своем студенческом житье-бытье, об экзаменах (в 1940 г., окончив Краснокутскую среднюю школу, я поступили в харьковский институт инженеров железнодорожного транспорта им. С.М.Кирова – ХИИТ) и как раз заканчивал первый курс. Мимо нас проходили люди: девушки, юноши, веселы, чем-то вроде озабоченные и в то же время как будто беззаботные, женщины и мужчины спешили каждый по своим делам.
Я проводил сестру к поезду, ей ехать до станции Водяная, а там еще добираться чем-то до Краснокутска. На вокзале, как всегда, человеческий муравейник-люди сновали туда-сюда, одни приезжают, многие на выходной день едут «на природу», в лес, к реке, в деревню к родным. Ни я , ни сестра, ни эти люди не знали еще, что там, на наших западных границах уже почти 8 часов идет война.
Посвистывая, в настроении 17-летнего юноши, желания и мечты которого пока что сбываются, возвращаюсь в общежитие. Небо ясное, нигде ни облачка, в небе – яркое солнце. На сердце легко. Сейчас приду в свою одиннадцатую комнату в общежитии по переулку Кагановича,10 (или еще его называли Леусовским). Общежитие – это недалеко от Южного вокзала, стоит возле железной дороги, есть и сейчас, после войны к нему пристроили корпус, и сейчас пойдем с ребятами в город. С улицы Свердлова сворачиваю в переулок. Что это? Вижу, возле открытых окон первых этажей домов группки людей по 3-7 человек. Неспокойно екнуло сердце. Спешу к первой же группке.
–?
–Война. Немцы напали.
Было несколько минут после двенадцати.
Я подошел ближе к открытому окну и услышал из репродуктора голос Вячеслава Михайловича Молотова – народного комиссара иностранных дел. Он говорил, что сегодня, в 4 часа утра, немцы без объявления войны, нарушив договор о ненападении, начали военные действия на протяжении всей западной границы – от Баренцева до Черного моря, их самолеты подвергли бомбардировке Киев, Одессу, Минск и другие города.
Свое выступление В.М. Молотов закончил словами: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Я спешил в общежитие. Оно уже кипело. Не сговариваясь, большими группами, студенты двинулись в центр города. То в одном, то в другом месте стихийно возникали митинги. Я со своими товарищами Трофимом Рыбалко, Мишею Сотниковым и другими попали к Дому Красной Армии (здание это не сохранилось, было разрушено в годы войны, а находилось невдалеке от нынешнего исторического музея). Общее настроение было: «Разобьем фашистов!». «Шапками забросаем!». Не знали и не могли даже подумать тогда, какой тяжелой и длительной будет война, через какие страдания, через сколько жизней своих сыновей и дочерей придется пройти народу нашему, чтобы дойти до 9 Мая 1945г.!
Я говорю: «Не могу подумать», ибо были уверены в могуществе нашей армии, в ее готовности дать сокрушительный отпор врагу, ибо ежедневно слышали и пели сами:
«Наша поступь тверда
И врагу никогда
Не гулять по республикам нашим!»
«Чужой земли мы не хотим ни пяди,
Но и своей вершка не отдадим!»
Да, мы воспитывались в патриотическом духе, и патриотизм был не с нами, а в нас. Знали ли мы, предчувствовали тогда, что будет война? Конечно, знать не знали, но, особенно после 1939г. Было тревожно. Не знаю, как это выглядело в официальных кругах и источниках. И было ли там что-нибудь тревожное. Но мне, как и подобным мне, еще, по сути, детям, тревога эта передавалась через потаенно-тревожные слухи, которые возникали и передавались тоже потаенно-тревожно. «А вы видели вчера на небе красные сполохи, словно от пожара?» «Говорят, на Луне видели изображение, как брат брата колет», «Говорят, ночью возле Харькова в небе видели что-то написано» и т.д., и все это связывалось с войной. Думаю, народ в массе своей предчувствовал ее приближение. Люди не верили немцам, не верили в их верность договору о ненападении.
