…Ты мог, конечно, любезный читатель, уже прежде узнать кое-что, но да будет угодно небесам, чтобы мне не пришлось больше перескакивать с пятого на десятое, как это бывало до сих пор.
Э. Т. А. Гофман. Житейские воззрения Кота Мурра
«…неустанно восхвалять и прославлять Вас. Ну, да что там говорить, любезнейшая из фрау! Можно ли передать словами, можно ли выразить с помощью совокупности и россыпи электронных значков всю благодарность, которую я испытываю! Я, дерзостный, шлю Вам тысячу, нет, много тысяч поцелуев! Не менее разнообразных, чем очертания букв в немецкой азбуке. А уж если буквы сложить в слова!.. Ох, ох! Слова-поцелуи! Движения губ, что складываются для произнесения звуков, запечатленные на интерфейсе. Читайте по губам, нежнейшая фрау, читайте по губам.
…Очень дружественный интерфейс, Вам не кажется?»
Скорее наглый, наглый и насмешливый. Сначала он на трех электронных страницах рассыпается в благодарностях за предоставленный ему по ее доброте душевной компьютер, а потом сводит все на нет, насмехается и хамит. Или не насмехается, а подсмеивается? Над самим собой? Или все всерьез, и это маскировка искренних чувств? Ничего у него не поймешь. Загадка, а не человек. Неприятный сюрприз для психолога. Сквернавец, как говорили в старину.
У фрау Шаде пылали скулы. «Читайте по губам!» Его слова («Слова-поцелуи!») действуют гипнотически. И можно не сомневаться, что он отлично знает о своей способности внушать людям то, что ему заблагорассудится. Даже, как выясняется, на расстоянии. Читай вот теперь и ощущай касания губ на коже, то сближенные, то чуть разнесенные, то округлые, то сжатые в узкую жесткую щель, то мягко разомкнутые, вздрагивающие. Короткие, как миг, который требуется, чтобы поставить точку, и длительно скользящие на выдохе. Сухие и влажноватые, горячие и прохладные… Его губы… Кошмар, кошмар… «Очень дружественный интерфейс»! Очень дружественный!
Фрау Шаде с усилием провела по горящему лицу и шее ладонями, словно желая стереть виртуальные поцелуи, помотала головой, растрепав негустую прическу, несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоить сердцебиение, и продолжила чтение.
«Я, с Вашего позволения, все же продолжу свое повествование, очаровательная фрау. Я все стараюсь быть предельно последовательным, выстроить повествование, как строили раньше корабли: споро, но неторопливо, тщательно выбирая материал, в строгом порядке, наращивая на каркас, на ребра шпангоутов обшивку, настилая палубу, смоля и конопатя, возводя надстройки, цепляя такелаж, изукрашивая ценное дерево надраенной медяшкой и… И поднять паруса! И – вперед, полный вперед по гладким, податливым волнам. Что предпочтете, добрая фрау? Барк, шхуну, бригантину? А то, быть может, скромный, изящный люгер или ходкую шхуну? Поплывете ли со мною? Мне-то лично хватило бы и простенькой джонки под плетеным из волокон растений парусом-циновкой, мне бы хватило тихой прозрачной лагуны или медлительной реки, да и вам, почему-то я осмеливаюсь думать, понравилось бы то же самое… Поплывемте, милая фрау?
Ох, да о чем это я?! Увлекся, увлекся! Простите. Та к вот, я о том, что мне хотелось бы быть последовательным, повествуя о моей семье, но – беда, ничего не получается. Может, теперь получится? Увы, сомнительно это. Такие наступают времена в моей повести, когда все – по отдельности. Все – по отдельности, милая фрау.
Что такое с нашей семьей? По какой такой причине разбросало нас тогда в разные стороны? Словно кто-то, обладающий немыслимым, неземным могуществом, разогнал нас по свету, разбил семью, как разбивает любитель бильярда аккуратную изначальную пирамидку. И отныне мы, сталкиваясь время от времени и крутясь бок о бок волчком, разбегались вновь подобно бильярдным шарам, самодостаточные и совершенные в своей округлости, обкатанности, не способные остановиться в безоглядном движении к собственной лузе, в неосознанном стремлении заплести ее потуже, превратить в душный, уродливый кокон. Душный да уродливый, зато свой. А потом… М-да, что же потом? Вам интересно, прозорливейшая фрау? Вот и мне тоже интересно…»
