Светлейший князь-протектор Аристрах Иоаннович Голицын свернул свежий номер «Вестника Российской Империи» и посмотрел на меня. Во взгляде его не было неприязни, только бесконечный холод и безразличие.
– Как себя чувствуешь, Никто? – спросил он, глядя на меня с ледяным любопытством. А ведь ты даже не знаешь, кто я, мальчик… Сколько тебе, двадцать семь? Тридцать? Надо же, я начинаю терять счет годам…
– Как себя чувствуешь, Никто? – повторил свой вопрос Голицын, уже с долей брезгливого раздражения.
– Почему ты не бросишь делать это? – глухо спросил я, не поднимая головы.
– Не брошу делать что? – его голос такой же, как у его отца. Звучный, глубокий, полный достоинства и внутренней силы. Обладатель такого голоса никак не может быть низким и вероломным человеком. Да. Никак не может. И именно таким голосом ты зачитывал мне приговор, Иоанн, лучший друг и названный брат.
– Читать мне газеты, светлейший князь-протектор, – я никак не мог привыкнуть к новому звучанию своего голоса. Как будто ворона каркает.
– Это мой долг, Никто, – молодой Голицын встал со стула. Отряхнул несуществующие пылинки со своего белоснежного кителя. Молодой еще совсем. Для него пока все это чертовски важно – тяжелый шелк придворных мундиров, отороченная горностаем мантия, золоченый эфес шпаги. Перстень с красным камнем – знак благости Всеблагого Отца, широкий золотой ободок обручального кольца и три тонких серебряных – трое детей. Трость из черного дерева с шаром – знак распорядителя церемоний… Некоторые из медалей и нагрудных знаков были мне незнакомы. – В отличие от тебя, у меня есть честь и достоинство.
– Честь… – прокаркал я. – Ты даже не знаешь, кто я…
– Как себя чувствуешь, Никто? – еще раз повторил ритуальный вопрос Голицын и посмотрел на часы. Если сейчас я отвечу, что хорошо, то он уйдет. Если отвечу, что плохо, то он тоже уйдет, но вместо него явится невесомая стерильная медсестра в сопровождении пары здоровенных ликторов и сделает мне укол. Золотая жижа, омерзительное изобретение моего друга и соратника Прошки Брюса. Злая пародия на эликсир бессмертия. Прошки Брюса больше нет, зато его отравой меня пичкать продолжают. Чтобы я оставался в живых и слушал, как лощеный отпрыск моего бывшего друга и моей бывшей невесты каждую неделю зачитывает мне новости. Чтобы знал, как этот мир живет без меня. Без моего рода. Без моей крови.
– Лучше не бывает, – выплюнул я и отвернулся.
Голицын ушел. В янтарной гостиной Дворца Кукушки, запасной летней резиденции рода Голицыных воцарилось привычное молчание. Начался новый день. Через пару часов мелодично звякнут часы, и молчаливый пожилой слуга принесет мне завтрак. Впрочем, может он бы и поболтал, но, кажется, у него отрезан язык. Когда часы пробьют полдень, в гостиную явится стайка юных девиц. Княжна Алиса со своими подругами. Будут гонять чаи, вышивать и щебетать о своих девичьих делах. Или княжич Николай с своими приятелями.
Голицыну не о чем беспокоиться. Уста мои навсегда замкнуты Хрустальным замком и Вороньим Граем. Если я даже просто попытаюсь назвать свое имя или рассказать правду о его отце или Бархатной смуте, как они теперь это называют, то мой рот будет исторгать только противное воронье карканье. На моих немощных руках – надежные Навьи цепи. А альков, ставший моим последним пристанищем, отделен от гостиной прочной металлической решеткой. Голицыны и их приятели привыкли ко мне, как будто к какому-нибудь бесполезному пуфику или торшеру. Никто из них не знает, кто я такой. Но они ревностно исполняют волю первого князя-протектора Российской Империи, моего бывшего друга и сподвижника, даже после его смерти.
А после ужина потянутся долгие часы бесконечной ночи. Последний год я почти не могу спать. Только всматриваться в ночной мрак и ждать.
