Классная дама, стоящая передо мной, возмущена до глубины души, но это читается лишь в глазах да в речи. Она цедит слова, будто выплёвывая их, и бьют меня её речи наотмашь, как плетью. Взгляд наставницы полон брезгливости, руки нервно подёргиваются, кажется, дай ей волю, и она в кровь изобьёт меня, но воли у неё на это нет. Бить воспитанниц в Смольном институте не принято, разве что… Бывают исключения, я слышала о них, но со мной такого случиться не может!
– Ваше поведение отвратительно, вы, будто дитя подворотен, распространяете ересь! – продолжает свою речь классная дама, заставляя меня похолодеть. – Вам запрещены выходы в сад и на гуляния на три месяца! А я немедленно свяжусь с вашим батюшкой!
Что? Нет! Нет-нет-нет! Что угодно, только не с батюшкой! Они абсолютно точно рылись в моих вещах, раз она так говорит. Или прислуга увидела листовки, но теперь я даже и не могу представить себе, что будет. Батюшку я откровенно боюсь, такого тирана ещё поискать… Если его известят, мне будет солоно. Что же делать?
– Есть ли какой-нибудь шанс оставить найденное втайне? – спокойно, стараясь не выдать своих чувств, интересуюсь я.
– Нет, княжна, вы зашли слишком далеко! – с мерзкой улыбкой заявляет мне наставница, и я понимаю – выхода действительно нет.
Я княжна с редким, но очень коротким именем, за что мне в детстве ещё приходилось сносить насмешки. Княжна Лада Александровна Вяземская, шестнадцати лет. Будь я младше, ещё до срока первой крови, всё разрешилось бы иначе, но вот теперь… Не ведаю, к чему придёт батюшка, услышав о революционной литературе, найденной в моих вещах. Жаль, что лгать я совсем не умею, теперь придётся за это пострадать. Что ж, раз так, я пострадаю за революцию! Пусть лишают сладкого и запирают в спальне, я готова, ведь это же для мировой справедливости!
Боязно мне, на самом деле. А ну как батюшка из Смольного института изволит меня забрать да запереть в четырёх стенах? Как тогда смогу я помогать революции? А помогать очень хочется, потому что это так романтично! Нести свободу бедным забитым крестьянам! Вот оно – истинное предназначение дворянки!
Где-то идёт война уже который год. Это, наверное, тоже очень романтично: рыцари сражаются, солдаты наступают, должно быть, очень красиво. Я представляю себе эту самую войну: стоят шатры, маршируют солдатики, а полководцы и наш царь-батюшка… Хотя революционеры говорят, что Его Императорское Величество – сатрап и тиран. Я не знаю, так ли это, ведь нас воспитывают иначе. А ещё говорят, что религия – опиум для народа. Мне объяснял один дяденька, это значит, что батюшки наши не несут истину Божию в народ, а напротив, пьют из него соки, аки черти какие.
Вот революционеры – они хотят, чтобы всем было хорошо и не было бедных, а другие революционеры желают, чтобы не было богатых, но в чём между ними разница, я не очень хорошо понимаю. Наверное, надо ещё походить на собрания, но… Но меня два месяца не выпустят, а там уже и март настанет. Так обидно, на самом деле. Вот что стоило этим мерзким соглядатаям закрыть глаза? А теперь я не могу никуда пойти, да ещё и неведомо мне, что батюшка скажет. А вдруг… Нет, я в сие не верю, но всё же…
А может, сбежать? Оглядываюсь по сторонам, но понимаю: из Смольного института не сбежишь, да и страшно мне отчего-то. Опустив голову, медленно иду я в свою спальню, дабы подумать о том, что дальше-то мне делать.
– Дура она… Просто дура… – слышу шепотки за спиной.
Сквернословие подобное у нас не поощряется, но я не побегу доносить, ибо невместно мне. Хотя с листовками пытаться убедить наших куриц в чём-то тоже мысль была плохая. Как я сразу не поняла? Ведь нас воспитывают так, чтобы мы могли стать примерными жёнами, фрейлинами Двора, но ни слова о нуждах народа. А народ, он же такой важный! Он нас и кормит, и поит, и везде, куда ни кинь взгляд, в народ упрёшься. Нас же учат любить Бога и Царя, но ничуть не народ. Это несправедливо! Нужно, чтобы всё по справедливости было – вот мне булку с маслом, и народу булку с маслом. Ну, как-то так я агитатора понимаю.
