Когда возвращается радуга. Книга 1

Рыжих в гареме не жаловали.

Не то чтобы в тычки гоняли, нет. Гонять, собственно, было некого. Ведь после смерти любимой кадины – фаворитки Великого Султана, огненнокудрой Найрият (что на языке предков означало «Сияющая») с женской половины дворца исчезли не только наложницы, но даже служанки и рабыни, в чьих косах пылали отблески жарких костров или утомлённого вечернего солнца. Да, исчезли, словно по мановению руки могущественнейшего сказочного джинна, ибо так было угодно прекрасноликой Айше, блюстительнице покоя Солнцеликого. О дальнейшей судьбе несчастных, виновных лишь в том, что родились с неугодным кому-то цветом волос, охотно поведали бы почтенные торговцы живым товаром, обитающие неподалёку от куриного базарчика к северу от ворот Нуруосмание. С точностью до куруша они сообщили бы, (за соответствующую мзду, конечно!) сколько золота, в коем была оценена красота опальных дев, осело в кошеле Капа-агасы, главного белого евнуха ТопКапы; сколько пошло на комиссионные им самим, сирым и убогим торговым людишкам; и сколько, в конце концов, добралось до казны Великого Султана, знать не знавшего, кстати, о поспешной, но такой выгодной для некоторых сторон оптовой продаже цветков Сераля. Дивноликих и волооких, бархатнокожих и среброголосых, безупречного телосложения и воспитания, ибо даже рабыни во Дворец наслаждений подбирались под стать одалискам. Ежели, например, прекрасная дева-наложница оценивалась при покупке не менее чем в шестьдесят тысяч монет, а то и больше, то и рабыня её обходилась недёшево: все двадцать-тридцать тысяч. Тогда как за простого раба или евнуха давали в десять раз меньше.

Впрочем, кто будет утруждать Солнцеликого меркантильными подробностями? Да и сделка, что состоялась, пусть даже и за его спиной, была отнюдь не незаконная. Почтеннейший Капа-агасы, дабы изначально пресечь ненужные слухи, равно как и возможное давление со стороны покупателей, изначально поставил последних в известность: он не более чем исполнитель воли хасеки-султан Айше, Первой жены Повелителя, нового солнца, давно уже упрочившего свои позиции на небосклоне Сераля. Светилу безразличен кратковременный фавор какой-то там рыжей ирландки, чудом занесённой ветрами перемен на ложе супруга и удержавшейся там не иначе как по прихоти судьбы, которая поставила, в конце концов, каждого на своё место. Фаворитки приходят и уходят, а она, главная и любимая жена Солнцеликого, родившая первенца, будущая валиде, остаётся. Навеки.

Хасеки-султан проявляла ангельское терпение и снисходительность, будучи очаровательно терпима к слабостям венценосного мужа. Повелителю захотелось вкусить иных наслаждений? И не от неё, горячей черкешенки, а от северной девы, холодной, хоть и с гривой, горящей, как пылающая головня? Пусть вкушает, полакомится чем-то новеньким, экзотичным. Тщедушная девчонка, рождённая от этого союза, не помеха семейному счастью. Ведь именно Айше – единственная жена. Она не какая-нибудь гюзде – «впервые замеченная», не икбал – «удостоенная взойти на ложе», не кадина – избранная фаворитка, а жена султана перед Аллахом и людьми! И это её сын провозглашён Шахзаде, наследником Османского престола. А маленькие близнецы, рожденные Найрият, даже не успели стать ему помехой. Аллах милосерднейший сам всё устроил так, чтобы первым родился сын Айше; вот его-то Баязед и назвал Шахзаде, и теперь будет любить вечно, его, а не маленьких рыжих ублюд… детёнышей, по какому-то недоразумению ненадолго появившихся на свет.

О, да, хасеки-султан снисходительна и мудра. И, разумеется, её любовь к Повелителю безгранична. А раз так – после нежданной смерти фаворитки, повлекшей за собой целый месяц скорби и глубочайшего траура со стороны господина, ни одно рыжее существо женского пола не должно появиться у него на пути, нигде, даже случайно: ни в просторных залах, ни на садовых дорожках, ни в мозаичных галереях и переходах Дворца. Ведь одним своим видом злосчастные создания могут напомнить султану о бывшей возлюбленной, покинувшей сей мир вместе с двумя крошечными сыновьями. Кто ж виноват, что слабенькие младенцы прожили всего три дня! Совсем немного порадовали собой этот мир – и вот уже души их вознеслись в райские кущи, а бедная мать угасла вслед за ними, не перенеся утраты… Такая молодая, такая красивая! На день смерти Найрият едва минуло девятнадцать.