Самолёт вздрогнул и медленно пополз к взлётной полосе, словно расправлял крылья перед дальним полётом. Я пристёгнута, как и положено. Но внутри зреет ощущение, будто ремни ни капли не удерживают меня в кресле. Будто я уже лечу без страха, без отягчающего багажа из ненужных сожалений и тревог, с лёгким сердцем и пустым блокнотом для романтических отпускных историй.
И вот я в воздухе. В салоне слышен ровный успокаивающий шум двигателей, а вокруг самолёта плывут облака. Такие белые и пушистые, что хочется дотянуться до них рукой сквозь стекло иллюминатора и оторвать кусочек. А вдруг окажется, что это сахарная вата, купленная тебе в детстве в парке?.. Только эта «облачная вата» невесомая, без приторности на вкус, без липкости, и как будто пахнет… Только чем? Запах облаков трудно уловим, но он есть. И я чувствую его. Он как дыхание неба: чуть влажный, прохладный, с примесью прозрачности и покоя. В нём нет ни тревоги города, ни кофе на бегу, ни запаха офисной бумаги с недельной пылью. Здесь пахнет по-другому: будто чем-то неизведанным, ускользающим от памяти, неосязаемым ни запахом, ни вкусом. И ещё обуревает рой новых мыслей, тех, что рождаются, когда ты отпустил всё и словно стал независимым от самого себя.
Я беру ручку. На первой странице блокнота пустота и свет, ни единой буквы, и в голове нет никакой подсказки – с чего начать. А вообще, с чего начинаются все истории? С первого вдоха, важного обретения или с потери? С какого-то случайного взгляда, который меняет всё, или с тишины, в которой вдруг рождается мысль? Может быть, любая история – это просто момент, когда ты решаешь услышать себя и, наконец, написать первое слово. И тут мне становится отчётливо ясно: эта книга начнётся с неба. С того, как пахнет свобода, с того, когда ты впервые после долгих лет метаний по замкнутому кругу осмелился выбрать себя.
День 1. На берегу Средиземного моря
Я проснулась в полутьме. Ставни дрожали от порывов ветра, в воздухе стоял запах влаги и соли. Голова всё ещё хранила странную смесь: недосмотренные сны и усталость от перемотанных часовых поясов. Вчерашняя мечта – выбежать на пляж, чтобы наконец-то встретить первый рассвет в отпуске, – рассыпалась о штормовое предупреждение. Море теперь гудело басом за окнами, словно великан, недовольный, что его потревожили.
Но раз уж я выбрала свободу, значит, выбираю и новые дорожки. Быстро собрала волосы под капюшон, подхватила блокнот и покинула гостиничный номер.
Улочки приморского города намокли как краски на акварельном рисунке: цвета расплылись, как во взгляде у человека в очках с неправильно подобранными диоптриями. Лодки на берегу моря покрылись «водным» лаком и ярко отражали просачивающиеся из-за плотных свинцовых облаков редкие солнечные лучи. Чайки сидели поодиночке, нахохлившись, как белые запятые на строке надвигающегося моря.
В узком проходе между развешанных рыбацких сетей тонкой швейной строчкой внезапно показалась тропинка. Она тянулась вдаль, маня мокрой галькой, туда, куда цивилизация не успела ещё добраться. Я пошла по ней наугад, и вскоре мир вокруг стал прозрачнее, будто краски смыло дождём, оставив только лишь контуры окружающего меня пейзажа. Именно здесь, на диком пустом берегу, я и обнаружила её.
Сначала показалось, что это скульптура из какого-то древнего камня: длинное тело, изгибы плавные, отшлифованные морским прибоем. Коварный ветер откинул прядь водорослей‑гривы на скульптуре, и она зашевелилась – совсем чуть-чуть, будто сделала несколько вдохов. Голубоватая кожа мерцала под рваным светом, проникающим сквозь щели в тучах, чешуя отражала предгрозовое небо, и я заметила глаза: огромные, бесстрашные, с оттенком той глубины, которую не измерят даже морские эхолоты. В этих глазах я разглядела желание догнать бешено несущийся над морем ветер и нескрываемую вечную тоску.
