В полях на окраине Синеграда неожиданные для начала осени холодные ветры гнали по небу тучи и трепали длинные светлые волосы воеводы Елисея Ивановича. Чернела выгоревшая земля на месте погребального костра. Немели пальцы. Размеренно билось уставшее сердце. В небе, пророча бурю, кувыркались вороны.
– Здесь.
Черный пепел. Конец его пути. Больше идти было некуда и незачем.
Он ведь знал. Знал летом ещё, но до одури, до безумия надеялся на чудо. Вдруг – ошиблись. Случается – спутали. Бывает же так – жива, потерялась, найдётся.
Нашлась – в списках павших, в чёрном пепле на краю Синеграда. Её лёгкая, чуть поеденная ржой кольчуга лежала теперь у него в наплечнике. На вороте был железный ярлык со скрытым именем ратника – чтобы утаить воина, если будет необходимость. У душегубов, лучших бойцов волшебного мира, такая необходимость была – их в плен не брали, убивая до первой звезды.
Елисей помнил слова волшбы, которыми была скрыта надпись на ярлыке, но, получив кольчугу, не сразу заставил себя их произнести. Слова были: «Чисто поле».
«Огняна Елизаровна Решетовская», – явил ярлык вытравленное её ужасным почерком имя. И надежда умерла.
Он не успел даже предать её огню – из неподобающей воину могилы её нетленное тело вынули другие, и на погребальный костёр возложили другие. Ничего ему не оставили, кроме поржавевшей от крови кольчуги.
– Как? – спросил он почти ровно, но горло всё равно перехватило.
Стоящий рядом витязь пожал плечами – неловко, неуверенно. С ноги на ногу переступил, вздохнул.
– Не ведаю, Елисей Иванович. – Мы только огню их предавали…
Подумал и добавил:
– Маленькая, лёгонькая была. Почти что дитятко.
Елисей не выдержал и зажмурился, вместо крика выдыхая беззвучный воздух. Витязь глаза отвёл. Подумал, да и прочь зашагал, оставляя прославленного душегубского воеводу и наставника, княжича Елисея Ивановича Глинского наедине с его скорбью.
Над пепелищем дул ветер и кричали птицы, но Елисей слышал только сумасшедшую, разрывающую голову тишину. Нужно было что-то сделать, чтобы прекратить её – заговорить, закричать, ударить, убить.
Отомстить.
Подходила к концу долгая, небывало тяжкая война, какой на землях склавинов не бывало сотни лет. Вернее сказать, она и закончилась – уже пять месяцев минуло с тех пор, как несметные полчища ифритов убрались восвояси, так и не получив желаемого, а голова их хана украшала лобное место столицы склавинов. Погашенный могучей ифритской волшбой огонь вновь полыхал в печах, а люди и ведьмаки гулко и хмельно отпраздновали победу. Но даже и теперь в лесах и горах, а пуще того – в укрепленных приграничных посадах оставалось ещё немало хорошо вооружённых ифритов. Их вытравливали точно крыс и обменивали на пленных склавинов.
Четверо ифритов держали оборону в хорошо укреплённом хороме, затерянном в густых лесах. Небольшой отряд душегубов никак не мог подойти вплотную – от пожелтевшей по осени чащи дом отделяла причудливо изогнутая река. Она петлёй омывала хором, оставляя лишь небольшую перемычку сухой земли, которая, как и сама речка, прекрасно простреливалась из окон горницы, где засели ифриты. Душегубы, скрываясь от метких луков за толстыми стволами вязов, пускали в хором зажжённые стрелы и то и дело мелькали меж деревьями, вынуждая своих недругов тратить стрелы впустую.
Наконец, склавинам удалось зажечь подклеть, и волшебный ветерок погнал дым в горницу к ифритам. Откашливаясь, они вывалились из задымленного хорома на крошечный перешеек, оставленный изогнутой рекой, и первыми ринулись в бой, намереваясь подороже продать свои жизни.
Старшего из них бросили в воду с ходу – он почти не сопротивлялся. Другой скрестил мечи с беловолосой душегубкой и совсем юным ратником, почти мальчишкой. Оставшихся двоих поделили меж собой ещё трое душегубов. Мечи сошлись с оглушительным лязгом, но исход боя был ясен с самого начала – склавинов было больше.
