Эшелон опаздывал уже на четыре часа. Карантинные бригады,
ожидавшие прибытия поезда на «стерильном перроне» сортировочной
станции, давно сняли противогазы, ослабили застежки бронежилетов и
закурили. Комбинатская охрана резалась в карты.
Стажер Карантинной службы Юра Ливнев, для которого это было
первое дежурство на внешнем рубеже Комбината, слегка нервничал.
Игнат Ильич, его дядька и наставник, попыхивая самокруткой,
пробурчал:
- Не боись, стажер. Придет, никуда не денется. Завтра ж
ярмарка!
Небо над Комбинатом приобрело фиолетовый оттенок. Умирающее
солнце метнуло последние багровые лучи и растеклось лужей
расплавленного металла на горизонте. Степь перед наступлением ночи
замерла, прибитые первыми осенними заморозками высокие травы
казались нарисованными на сером крупчатом грунте. Тускло
поблескивали рельсы, убегавшие от ворот Комбината навстречу закату.
Холодно и тихо было на вышке, льдисто мерцал иней на спиралях
колючей проволоки, и поднимались столбики дыма над бараками и
пакгаузами.
Сам Комбинат уже давно поглотила тьма, и только мигали красные и
белые сигнальные маячки на антеннах, газгольдерах и трубах – мигали
безо всякого смысла, потому что уже давно никто не летал над
Комбинатом.
- Вруби-ка прожектор, - велел Игнат Ильич.
Юра послушно щелкнул тумблером и направил луч желтого света
(лампа только начала нагреваться) вдоль железнодорожных путей.
- Как думаете, дядя Игнат, что могло случиться? – спросил
он.
- Да что угодно, - выпустил облако вонючего дыма Игнат Ильич. -
Кочевники опять пути разобрали. Бандиты напали. Амирхан мост
взорвал. Лавина с гор сошла. Локомотив заглох. Но скорее всего – уж
ты поверь моему опыту! – на какой-нибудь станции мешочники на крышу
залезли, и линейная охрана их оттуда сгоняла. Ох, и противная
работенка у линейщиков! Не дай бог… Ну или фермеры на ярмарку
ломанулись, урожай у них уродил, или наоборот, падеж скота случился
– вот и спешат деньжищ срубить по-быстрому. Обычное дело.
Юра, слушая вполуха, смотрел на горизонт, где остывал закат.
- Кажется, едет, - неуверенно сказал он.
Игнат Ильич поднес к глазам бинокль. Одна линза была разбита, и
дядька сморщил физиономию, щуря один глаз.
- Ага, - кивнул он. – Едет, голубчик. Ну что я говорил –
мешочники! Все вагоны облепили гады, спекулянты проклятые! Вот что,
племяш. Дуй-ка ты вниз, у ребят ща работы будет невпроворот. Ты ж
со сканером обращаться умеешь?
- Умею, - подтвердил Юра. Сердце его забилось в два раза
быстрее.
- Тогда вали. Я сам у пулемета постою. Противогаз не забудь. И
запомни: начнется пальба – вали нафиг с перрона, я целиться не
буду.
Юра ссыпался вниз по лестнице и побежал, на ходу застегивая
бронежилет, к начальнику наряда. Карантинщики, гревшиеся у бочки с
горящим мазутом, на появление стажера отреагировали вяло:
- Ну что там, едет? – спросил кто-то.
- Едет, - запыхавшись, выпалил Юра.
- Тогда - за работу, мужики…
Заскрипели маски противогазов, клацнули затворы карабинов.
Засветились в полумраке экраны сканеров и планшетов. Юра, приведя в
порядок снарягу и поправив нагрудный знак с морским коньком –
эмблемой службы, вытаращился, как завороженный, на ворота
сортировочной станции.
Громадные, массивные, двутавровыми балками усиленные, колючей
проволокой увенчанные, гидравлические ворота были последним
барьером между Комбинатом и внешним миром. Юра никогда не видел,
как их открывают.
- Давай! – гаркнул с вышки Игнат Ильич, и ворота, вздрогнув,
издали свист, переходящий в ржавый стон, после чего створки
медленно поползли в разные стороны. На платформу ворвался холодный
степной ветер, принеся с собой перестук колес эшелона.
Щель между створками все росла, и долгое время в ней не было
ничего, кроме тьмы; потом появился быстро растущий огонек –
головной прожектор локомотива. Эшелон приближался так быстро, что
Юра даже испугался, как бы он не протаранил сортировочную станцию,
«стерильную зону», барьеры Карантинной службы и не ворвался на
территорию Комбината, снося и круша все на своем пути. А вдруг
поезд захвачен смертниками Амирхана?
