— Ах, какая ж это прекрасная небылица!
— Да, да, деточки! Для нас это небылица, а когда-то правда
была!
— А интересно,
вернутся ли еще такие времена?
— Говорят старые
люди, что когда-то
еще вернутся, но, по-видимому, уже только перед концом света…»
И.
Франко «Захар Беркут»
ЛЕТО
6679-го.
РУСИНСКИЕ КАРПАТЫ
Неумолимой тенью ангела смерти
завис над карпатскими
лугами огромный беркут.
И хоть уползающее
за горизонт солнце
уже едва освещало
верхушки гор, острые
глаза орла четко различали каждый
стебель в высоких
травах. Но суетливые
мыши или ворчащие
ежи не привлекали
могучую птицу. Хищник
высматривал настоящую добычу.
Ту, что могла насытить желудок
мясом, а взор красками горячей
крови. В предчувствии
этого мгновения зрачки
беркута взблескивали алчным
огнем, а горделивый
клекот так и рвался из груди. Но ощущение: что добыча где-то
рядом, требовало тишины.
Заметив какую-то
лишь ему понятную
примету, орел взмахнул
крыльями и завис над верхушками
вековых сосен, вскарабкивающихся северным
склоном к самому
краю небольшого плато.
В
то же мгновение,
насторожено принюхиваясь, из малинника, отрезающего
лес от цветущей
полонины, вышла молодая
серна. Она беспокойно
стригла ушами, раздувала
ноздри, а ее деликатная головка,
увенчанная короткими гнутыми
рожками, непрерывно поворачивалась со стороны в сторону, — серна внимательно
оглядывала опушку. Но вокруг томно покачались сочные
травы, а ветерок,
что веял в мордочку, не скрывал опасных
запахов. Выждав еще немного, горная
красавица грациозным прыжком
вымахнула из чащобы.
А вслед за ней, не менее жизнерадостно, выпрыгнул
трехмесячный сосунок.
Детенышу серны было далеко
до материнской грации,
поэтому он не сумел правильно
рассчитать силу и сиганул слишком
далеко. Тоненькие передние
ножки теленка не выдержали его веса и, жалобно мекнувши,
сосунок сперва запорол
носиком в траву,
а там и кувыркнулся через голову. Подхватился
и бросился к матери, громко
жалуясь на этот гадкий и каверзный мир. Но та лишь ткнула
его мордочкой в плечо, насмешливо
фыркнула и продолжила
пастись. Такое пренебрежение
оскорбило детеныша, которому
в это мгновение
казалось, что ничего
хуже не могло и произойти,
поэтому телок еще раз жалобно
мекнул и приподнял
мордочку к небу, словно адресуя
ему свое возмущение.
Но вместо чистой,
ласковой синевы увидел
страшные когти и жуткий клюв. Невыносимая боль пронзила его широко распахнутые
глаза, и все утонуло в безысходной тьме.
Беркут
напал так тихо, так молниеносно,
что серна, повернувшаяся
хвостиком к малышу,
даже ничего не поняла. И только услышав
громкий хлопок крыльев,
она инстинктивно сделала
мощный прыжок, спасаясь
от неизвестной опасности,
и только потом оглянулась. Но в бликах,
прячущегося за вершину
соседней горы, солнца
увидела лишь удаляющуюся
странную тень. Серна беспокойно мекнула,
метнулась туда, где травы еще пахли ее детенышем, но, уловив запах свежей крови,
сорвалась с места и стремительно
исчезла в чащобе.
Только треск сухих веток указывал,
куда понеслась охваченная
ужасом осиротевшая мать.
* * *
Люди
всегда мечтают о крыльях. Особенно
в горах. Там — где глазам все близко, а ногам — ой, как далеко. Казалось
бы, вот она, соседняя вершина.
Если хорошо размахнуться,
камень добросить можно.
А на самом деле — пока доберешься
чащами да буреломами,
обходя обрывы и неприступные скалы,
не одна кварта
пота сплывет. А то и вернешься обратно
— потеряв надежду
вскарабкаться. Потому что нет пути человеку туда, где пернатым
раздолье. Вот и завидуют люди птицам. А чего, спрашивается?
Так ли уж надобно везде соваться? В долине работы
мало? Сказано ж: каждому — свое! Может,
нарочно так задумано
богами, чтобы не слонялись чрезмерно
любопытные там, где им быть не должно?
