Пришла пора вспомнить о великом человеке, который стал одним из символов пытливого русского исследовательского ума, который не боится подниматься в фантастические выси, не боится показаться прожектером и фантазером. Смелость уме – первое, что было присуще Константину Эдуардовичу Циолковскому.
Константин Циолковский
Почему Константин Циолковский называл себя «двигателем прогресса»?
165 лет назад, 17 сентября 1857 года, в большой семье уездного лесничего, в селе Ижевском Рязанской губернии, родился Константин Циолковский. Одним из его предков по отцовской линии был знаменитый Северин Наливайко – гетман Запорожского войска, устроивший бунт против поляков и погибший после предательства соплеменников. Бунтарский дух был свойствен и Циолковскому – только проявлялся он не в военных делах, а в чертежах, книгах и мечтаниях.
По прозвищу Птица
Он не любил автобиографий и исповедальных разговоров, не говоря уж об интервью. Мыслитель, вечно устремлённый в будущее, говаривал: «Противно копаться в старом не потому, что оно плохо, а потому, что я рвусь вперед к новым работам и достижениям». Циолковский даже никогда не сообщал (или действительно не помнил?), сколько у него в точности было братьев и сестер. Около тринадцати – и всё. Он получил домашнее прозвище, во много предвосхитившее судьбу – Птица. И так любил фантазировать, что даже платил по копеечке младшему брату за то, что тот выслушивал его рассказы. Он до последних дней жизни очень серьезно относился к слову «мечта», считал его вполне научным понятием, самым лучшим предвестием любого открытия, любого технического прорыва.
С десяти лет, после опасной скарлатины, Константин почти не слышал. Этот недуг помог мальчишке сосредоточиться на книгах. Самых разнообразных. «Глухота – ужасное несчастье, и я никому ее не желаю. Но сам теперь признаю ее великое значение в моей деятельности», – писал Циолковский. Он боялся драчливых и шумных погодков, почти ни с кем не общался. Можно быть только удивляться, что столь болезненный и трусоватый мальчик любил скорость. В 14 лет он конструировал самодвижущиеся коляски, которые приводили в движение спиральные пружины. А особенно любил экипаж с мельничными крыльями, на котором можно было, в прямом смысле, прокатиться с ветерком.
Гений среди людей
Гением Циолковский себя считал всегда. В юности у него был платонический роман в письмах. И Константин Эдуардович уверял предмет своего интереса, что он «такой великий человек, которого еще не было, да и не будет». Уже тогда он любил рассуждать о тяжелой судьбине великих людей – разумеется, считая себя одним из таких непризнанных титанов мысли.
«Судьба мыслителей, или двадцать лет под спудом», «Гений среди людей» – на эту тему он написал немало статей с броскими названиями. «Первые изобретатели паровых машин были отвергнуты, не поддержаны и между ними забыт один русский рабочий Ползунов… Мейера, основателя механической теории теплоты, недавно осмеяли ученые. Колумб возбуждал веселый хохот среди передовых людей своего времени, великий Лавуазье был казнен революционными партиями… Конструктор холодильных машин Казимир Телье на днях умер в нищете… Галилей был приговорен к сожжению… Паллиси, изобретатель фаянса, сжег крышу своего дома, чтобы закончить опыты… Кеплер сидел в тюрьме… Коперник дождался издания своего сочинения только на смертном одре». Циолковский, хорошо изучивший судьбы ученых, мог долго продолжать список таких печальных сюжетов.
Это, пожалуй, самая невыигрышная позиция. Она не вызывает ничего, кроме сочувствия и презрения. Считается (и не без резона), что жаловаться и ныть любят посредственности, возомнившие себя невесть кем, а жизнь, как правило, справедлива. Но Циолковский – исключение из всех правил.
