В специальном медицинском кресле с креплениями на спинке, подлокотниках и ножках сидел огромный мужчина. Его горло обхватывал широкий кожаный ремень, прошитый для прочности толстыми синтетическими нитями; руки – у запястий и локтей – прижимали к подлокотникам стальные полусферы, заведенные концами в замки; такие же полусферы, отдаленно напоминающие дуги медвежьего капкана, намертво стреножили пациента в области лодыжек.
Впрочем, пациента ли? Или участника непонятного эксперимента?
Из одежды у мужчины имелись лишь короткие черные трусы, оставлявшие на обозрение почти все тело – тело двухметрового исполина, бугрившееся узлами мышц и покрытое грубыми рубцами. Они превращали человека в монстра – ужасного и в то же время завораживающего своей звериной мощью. Не иначе как выдумщица-природа провела особый эксперимент с целью доказать уникальные возможности венца творения – и во многих смыслах ей это удалось.
Ассоциацию с экспериментом усиливали долговязая человеческая фигура в темно-зеленом халате, расположившаяся в метре от кресла, а также круглый обруч из блестящего металла на голове исполина. К обручу присоединялся провод. Он, змеясь по полу, скрывался в щитке громоздкого прибора, похожего на осциллограф, с несколькими экранами. Прибор размещался на столе, за которым находился еще один человек в униформе болотного цвета – штанах и рубахе на выпуск. Пальцы его держали круглую ручку прибора, а глаза контролировали экраны.
– Как показатели сердечной активности, Гавел? – отрывисто бросил человек в халате.
– У верхней границы, профессор.
– А коры головного мозга?
– Немного выше нормы, – отозвался ассистент.
– Хм…
Профессор прижал указательный палец к подбородку и замер. Он внимательно наблюдал за мужчиной в кресле. А тот… Тот сидел почти неподвижно, но сильно напрягшись. Это было заметно и по мышцам, и вздувшимся, пульсирующим венам. Лицо, покрытое светлой щетиной, взмокло от пота, глаза прикрыты, зубы сжаты, косой шрам на щеке побагровел.
– Хм… Добавь-ка еще киловатт. Десять единиц.
– Профессор, но уже и так девяносто. Сердце может не выдержать.
– Наука требует жертв, Гавел, – с насмешкой заметил профессор. – На то и нужен расходный материал, чтобы устанавливать границы допустимого. Или ты его пожалел?
– Что вы, господин Шмутко! Я не это подразумевал.
– То-то. Слова «жалость» не должно быть в лексиконе ученого. Да и в сознании. Эмоции – атавизм, которые лишь мешают постигать суть вещей.
Внешне профессор казался спокойным. Но блуждавшая на губах «потусторонняя» улыбка, розовые пятна на щеках и раздувающиеся крылья носа выдавали высокую степень возбуждения.
– Я понимаю. Но вы же сами говорили, что Дракула – уникальный экземпляр. Кому нужно, чтобы его хватил инфаркт?
– Инфаркт? – Профессор машинально поправил очки с массивной позолоченной дужкой. – Инфаркт… Нет, подобное развитие событий будет преждевременным. Дракула нам еще понадобится… Пожалуй, я погорячился. Пяти единиц на сегодня хватит. Давай.
Пальцы ассистента повернули ручку, увеличивая напряжение тока. Голова исполина дернулась, тело начало выгибаться, глаза приоткрылись, выражая гремучую смесь муки и ярости. Еще через мгновение он хрипло застонал, на губах запенилась слюна.
– Все, достаточно! – выкрикнул Шмутко. И, выдохнув, уже спокойней продолжил: – Хорош, вырубай ток. А то и вправду окочурится. Подай ему воды!
Гавел вскочил со стула, схватил со столешницы пластиковую кружку и, подбежав к Дракуле, плеснул ему водой в лицо. Затем уважительно произнес:
– Всего второй раз слышу, чтобы он застонал. Крепкий орешек! Как думаете, мы достигли порогового значения?
– На текущий момент – да, – медленно, нараспев протянул профессор.
