Копельвер. Часть I

Копельвером охотники издавна называли небесное затмение, когда малая луна заслоняла собой огромное солнце.

В Северном Оннаре, в окресте его Низинном Крае, в густом черном лесу на высоком холме стоял большой и величественный каменный замок, имя которому – Угомлик. Хозяином его был Мелесгард Орастамененов, хардмар и великий воин. За доблесть и честь, за храбрость и горячее сердце, за скромность и твердость духа боги наградили Мелесгарда и его верную жену Зору тремя сыновьями – Уульме, Видой и Трикке.

С самого рождения Мелесгард ни в чем не знал отказа да не ведал нужды: даже в плохой год кладовые Угомлика ломились от припасов, а амбары лопались от зерна, в конюшнях стояли, поблескивая лоснящимися шкурами, лучшие скакуны, на лугах паслись откормленные коровы, а в загонах копошились визгливые поросята. На много тысяч шагов от Угомлика простирались его родовые земли – охотничьи угодья, займища да вырванные у леса пашни.

Крестьяне, жившие близ Угомлика, любили Мелесгарда за щедрость и уважали за справедливость, а Перст Низинного Края и вовсе называл его своим братом. За что бы ни взялся Мелесгард, все у него спорилось, все удавалось, все будто бы само собой делалось.

И когда ему сравнялось тридцать лет, что в те времена считалось золотой порой всякого мужа? Мелесгард уверовал в то, что боги отметили его особой печатью, ниспослав одни лишь радости да укрыв от всех горестей. Он и сам на миг почувствовал себя богом – тем, кому ни один смертный никогда не причинит вреда. И очень скоро за это поплатился: его мир, такой крепкий и надежный, рухнул в одночасье.

Уульме пропал.

Средь бела дня он словно провалился сквозь землю, не оставив после себя ни нитки, ни пряди волос, ни капли крови. Будто бы его и не было вовсе.

Где только ни искали Зора и Мелесгард, у кого только ни спрашивали. Мешок чистого золота обещали они в награду тому, кто скажет хоть слово о пропавшем сыне, но все было тщетно. Дни шли за днями, луны за лунами, но ни слуху от Уульме, ни духу так и не было.

Мелесгард и Зора, враз почерневшие да постаревшие от горя, хоть и оплакали Уульме как умершего, надеяться, что сын их жив и рано или поздно вновь переступит порог отчего дома, не переставали.

Но прошло десять лет с того черного дня, а Уульме так и не вернулся.

Усыпанная багряными листьями проселочная дорога напополам разрезала черный от старости лес, открывая путь в самый старый, самый малолюдный окрест Северного Оннара. Хотя осень еще не наступила, но и лето уже здесь не властвовало: холодный ветер, предвестник долгих ледяных дождей, никак не походил на освежающую летнюю прохладу, а пожелтевшие кроны вековых деревьев, подпиравших высокие небеса, напоминали о том, что теплые дни уже на исходе.

Высокий юноша со светлыми, чуть вьющимися волосами, спадавшими на широкие плечи, темной от солнца кожей и задорной улыбкой ехал верхом на рыжем жеребце. Хотя одет он был просто, по-дорожному, торчавшая из кожаных ножен рукоять меча с тяжелым серебряным навершием выдавала в нем человека богатого, а небрежно брошенные поводья — еще и знатного, ибо так вольно в седле себя мог чувствовать только тот, кто сызмальства привык к породистым своенравным скакунам.

Это был Вида Мелесгардов, и он возвращался домой.

— Эгей, Ветерок! — то и дело подгонял конька, вертя головой во все стороны. — Почти приехали!

За краткое лето, что пришлось провести вне дома, он успел стосковаться по родному лесу так сильно, что готов был целовать каждое дерево, встретившееся на пути. Словно давним друзьям, радовался он и поваленному дубу у ручья, лежащему здесь с незапамятных времен, и мшистому камню у обочины, и давно брошенному гнезду на высокой белоствольной березе. И лес, как казалось юноше, тоже рад был с ним снова свидеться: добрые знаки мерещились Виде и в переливчатом пении зарянок, и в хриплом карканье ворон, и в загородившей путь сухой ветке, и в дождем просыпавшейся за шиворот утренней росе.