– На прошедшем сегодня заседании Центрального комитета КПСС утверждены новые меры по укреплению трудовой дисциплины на производстве. Согласно опубликованным нововведениям, у борьбы с тунеядством и прогулами теперь появится надежная законодательная база. Так, например, за каждый пропущенный без уважительной причины рабочий день у сотрудника будет вычтен день из трудового отпуска, а опоздание на три и более часа – считаться прогулом. Руководители на местах считают, что эти меры будут способствовать росту социалистического…
– Толя, выключи ты эту балабольню! – раздраженно фыркнул белобрысый матрос, копошащийся около недокрашенного противопожарного щита. Высокий и худой Анатолий, чуть поморщившись, отложил швабру, потянулся к черному, блестящему на солнце «Альпинисту», стоящему на балке у переборки, и крутнул верньер настройки. «Альпинист» взвизгнул, зашипел, затрещал; гулкий, тягучий голос диктора программы новостей сменился музыкой – пела какая-то француженка. Анатолий глянул на белобрысого, тот поднял вверх перемазанную красной краской руку с оттопыренным большим пальцем – отлично!
На море сегодня было особенно тихо. Грузовое судно ТК-17, старое, послевоенной постройки, поржавевшее и заметно ободранное, побитое временем, двигалось прямым курсом на базу 03—11. Сверху лупило северное солнце, обычно скупое зимой и неожиданно такое щедрое сейчас, во время августовских штилей. Анатолий задрал голову вверх, выставив острый как костяшка кадык: на небе ни облачка. Загремело ведро с грязной водой, и за борт хлынул мутный поток.
– Кирюх, чего ты там возишься с этой краской? Раз-два мазнул, и дело в шляпе… – Анатолий подошел к белобрысому, все еще ковыряющемуся около противопожарного щита. Багор, ведро-конус и прочие причиндалы были сняты с крючьев и валялись поодаль, чуть перекатываясь туда-сюда в такт движению судна.
– Ох, и разгильдяй же ты, Толян, – хмыкнул Кирюха, выпрямляя спину и с хрустом потягиваясь. – Ведь чтоб покрасить, того-этого, надо сначала старую краску ободрать. Шпателем или ножиком. А то получится еще хуже, чем было: глянь, тут же все в лохмотьях.
– Да какой смысл красить эту старую лайбу! Ее давно в утиль надо списать. На металлолом. Одна ржавчина вокруг, даже бабе своей показать стыдно…
– Старпом сказал, что в конце квартала выделят средства на покраску вкруг. А ржавчина – она на любом судне есть, того-этого, куда же без нее.
– Знаешь, Кирюх, сколько консервную банку ни крась, она от этого «Москвичом» не станет. Старпом наш еще с прошлого года всех завтраками кормит, а как до дела – «нет снабжения»…
– Чем трепаться, – перебил Кирилл, – лучше собери-ка вон тот мусор да выкинь.
Анатолий, недовольно поморщившись, сходил за совком. Сметая в него просыпавшийся песок и мелкие ошметки некогда красной, а теперь уже давно побуревшей краски, он неожиданно застыл на месте, вглядываясь куда-то вдаль, вперед по курсу.
– Кирюх… Гля-ка, чего это?
– Ну, что еще? Ты так и будешь тут, того-этого, ворон ловить? – недовольно пробурчал Кирюха, выглядывая из-за переборки в направлении, куда показывала тощая как палка рука напарника. – Е-кэ-лэ-мэ-нэ, что это за…
Над водой, прямо по курсу ТК-17, лежала шапка какого-то рыхлого белесого то ли дыма, то ли тумана. До его кромки было около трех сотен метров. Туман простирался вширь, насколько хватало глаз, и определить размер этой шапки было сложно. Кирюха закинул кисточку в ведерко с краской, – на выскобленную палубу брызнули алые кровавые капли, – и метнулся в рулевую.
– Тащ старш… – начал было он, запрыгнув в проем настежь распахнутой двери.
